Гийом Мюссо - Квартира в Париже

– Мне нужен покой.

– Проклятье, вы думаете только о себе!

Это стало последней каплей: Маделин запустила в него коробочкой с тапас. Гаспар успел увернуться, и «бенто» разбилась об обложенную плиткой стену у него за спиной.

– Для вас все это игра! – взорвалась она. – Расследование горячит вам кровь, вносит разнообразие в вашу жалкую жизнь, вы воображаете себя героем кинофильма. Я занималась такими делами десять лет. Они составляли всю мою жизнь. И вот что я вам скажу: это люк в бездну. Каждое расследование забирает часть вашего здоровья, умения радоваться жизни, беззаботности. В конце концов от вас ничего не остается. Вы меня слышите? Ничего! Однажды утром вы просыпаетесь развалиной. Я уже через это проходила и не хочу повторения.

Гаспар дал ей выговориться и собрал свои вещи.

– Что ж, ваша позиция ясна. Не стану больше вам докучать.

«Медведь» с грозным ворчанием покинул свою берлогу. Гаспар сунул ему две купюры, чтобы не выпустил когти, и направился к двери. Маделин проводила его взглядом. Она знала: еще десять секунд – и ее мучениям наступит конец. И все же крикнула ему вдогонку, сама себя удивив:

– Зачем вам это, дуралей вы этакий? Вам же на все плевать, вы же не любите людей, саму жизнь, зачем вам совать нос в эту историю?

Кутанс вернулся и положил на столик фотографию: Джулиан на санках зимним утром на площади Миссьон Этранжер. Ребенок, замотанный шарфом, с горящим и одновременно мечтательным взглядом, с улыбкой до ушей, прекрасный, как само солнце, свободный, как ветер.

Маделин быстро отвела от фотографии взгляд.

– Думали вызвать у меня чувство вины? Грубая ловушка!

Но по ее щеке уже катилась слеза. Дело было в недосыпе, в утомлении, в нервном перенапряжении.

Гаспар нежно взял ее за руку и заговорил. Это было и призывом, и мольбой.

– Я знаю, что вы думаете. Знаю, вы уверены, что Джулиан мертв. Просто помогите и мне в этом убедиться. Прошу вас посвятить расследованию два дня, ни мгновения больше. Клянусь, вы возвратитесь в Мадрид ко времени вашей второй операции.

Маделин вытерла щеки и уставилась в окно. Опять собрались тучи, пошел дождь. Снова все было отравлено тоской: небо, сердце, мысли. Ей совсем не хотелось коротать в гордом одиночестве сочельник и само Рождество, будь оно неладно, когда надо веселиться, лопаться от любви, обнимать членов своей семьи. У Кутанса было неоспоримое достоинство: он был для нее не только чумой, но и спасением.

– Так и быть, Кутанс, я полечу с вами в Нью-Йорк, но учтите: чем бы все это ни кончилось, по прошествии этих двух дней вы навсегда уберетесь с моих глаз!

– Даю слово, – ответил он, выдавив улыбку.

Гаспар опять задышал.

Нью-Йорк, скованный полярным холодом, сверкал под мерцающим небом. Парижская тоска и мадридская серость остались далеко-далеко. Как только такси проехало по мосту Трайборо – огромной железной скрепке, соединяющей Куинс, Бронкс и Манхэттен, – у Гаспара появилось чувство, что он попал в знакомые места. Он, любитель леса и гор, заклятый враг агломераций, всегда почему-то чувствовал себя здесь как дома. Городские джунгли, лес небоскребов, каньоны из стекла и стали – все эти метафоры отражали действительность. Нью-Йорк представлял собой целостную экосистему. Здесь были свои холмы, озера, прерии, сотни тысяч деревьев. Здесь – достаточно пристально всмотреться – парили в небесах белоголовые орлы и соколы-сапсаны, скользили по воде белоснежные лебеди, выхаживали благородные олени. Здесь громоздились недосягаемые вершины, рыскали стаи опасные хищников, необозримые пространства были утыканы ульями, вокруг которых вились плотные рои, увлеченно наводили марафет еноты-полоскуны. Зимой здешние реки сковывал лед, а осенью глаза слепила горящая огнем листва. Здесь чувствовалась близость дикости под тонким слоем цивилизации. Нью-Йорк…

Резким контрастом радости Гаспара было дурное настроение Маделин. Весь полет она провела в тревожной, изнуряющей дремоте и после приземления отвечала на все попытки спутника ее разговорить бурчанием. С недовольным выражением лица, со стиснутыми челюстями и злым взглядом, она, казалось, вынашивала что-то недоброе, а на самом деле просто удивлялась, как умудрилась пойти у него на поводу.

Благодаря волшебству часовых поясов было еще только около 16.30. Вырвавшись из транспортной мешанины на Трайборо-плаза, желтое такси свернуло на Лексингтон-авеню и примерно через полкилометра подъехало к полицейскому управлению Восточного Гарлема – маленькому старому бункеру из грязно-желтого кирпича на 119-й стрит, рядом с надземной станцией метро и с открытой стоянкой. Гаспар и Маделин, попросившие отвезти их сюда прямо из аэропорта, вылезли из машины, нагруженные своим багажом.

Внутри 25-й участок производил такое же неуютное впечатление, как и снаружи: бездушное, мрачное помещение. Ощущение подавленности усугублялось отсутствием окон. После телефонного разговора на повышенных тонах накануне Гаспар был теперь готов к худшему: к нескончаемому ожиданию и к административным препонам на пути к Адриано Сотомайору. Но сказалась близость Рождества: в участке было почти пусто, как будто преступники решили отсидеться дома из-за сковавшего город холода. Посетителями занимался коп в форме за черной железной конторкой – настоящая гора жира, бдительный часовой в образе слизняка: крохотные ручки, жабья голова, огромное лицо-треугольник, большой рот, жирная бугристая кожа. Не исключалось, что его поставили здесь намеренно – отпугивать детей, чтобы не пошли кривой дорожкой.

– Здравствуйте, – рискнул обратиться к нему Гаспар. – Нам нужен полицейский Сотомайор.

Амфибия медленно протянула им бланк запроса и что-то проквакала – похоже, потребовала документы.

Маделин привыкла к полицейским участкам. Не желая зря терять время, она оттолкнула Гаспара и взяла инициативу на себя.

– Я – капитан Грин! – представилась она, протягивая паспорт. – Служила в отделе нераскрытых дел полиции Нью-Йорка на 103-й стрит. Просто хочу повидать коллегу. Бумаги здесь ни к чему.

Часовой молча уставился на них. Он еще ни разу не открыл рот. Казалось, это существо дышит посредством своей мокрой трепещущей кожи.

Движением головы он указал посетителям на ряд деревянных скамеек у входа. Маделин и Гаспар послушно сели и сразу заерзали от хлорной вони и сквозняка. Маделин спряталась за кофейным автоматом. Ей хотелось кофе, но не было долларов: она не успела обменять евро в аэропорту. От досады она уже занесла кулак, чтобы по старой привычке добыть живительную влагу бесплатно, но Гаспар поймал ее руку.