Мари Осмундсен - Благие дела

— Все оказалось отнюдь не так просто и замечательно, как я предполагала раньше, — после некоторой заминки призналась Тина. — И все-таки это еще не конец света. Вопрос в том, что за этим кроется, то есть самое страшное — вовсе не сам поступок. Почему у нас грань проходит именно тут? Благопристойная беседа за чашкой кофе может заключать в себе куда больше страсти, хотя при этом пара, бывает, даже не держится за руки… Нам надо изживать еще много старых представлений и обычаев.

— А может, они все же нужны, — возразила Рут. — Ведь Анетта на самом деле права. Я этого не понимаю и никогда не думала, что она… Но если я чего-то не понимаю — а мне это действительно недоступно. Тина, я уже выяснила, — так, может, это мой недостаток, мой изъян, от которого Анетта как раз и свободна? Почему бы не предположить такое?

Вся эта история очень на руку Анетте, — сухо заметила Тина. — Теперь у нее есть на что сваливать, есть повод изображать обиженную.

— Нет, так думать некрасиво! — возмутилась Рут. — Соблазнительно, но некрасиво же, черт возьми! Если нам самим это недоступно, если мы не в силах почувствовать, насколько это может быть серьезно, если нам неприятно видеть чужие страдания, тогда мы готовы на что угодно, лишь бы уберечь себя от угрызений совести… и тогда мы впадаем в ярость или в высокомерие, потому что не желаем брать на себя вину, верно? И тогда все делается еще хуже…

— Давай ты будешь говорить за себя, Рут, — сказала Тина. — Я только хотела помочь тебе. — Она встала и отнесла свою чашку в раковину.

Вся злость Рут улетучилась.

— Конечно, я говорила о себе, — вздохнула она. — Извини.

Тина уже выходила из кухни, но напоследок обернулась и бросила через плечо:

— Может, тебе нравится, когда тебя бьют? И ты получаешь удовольствие от унижений?

Нет, только не это! Рут не собиралась разбрасываться друзьями, тем более сейчас, когда они ей так нужны! Но…

Рут снова склонилась над луком. Она совсем запуталась, она не понимала никого и ничего!

Но если она плакала, то вовсе не из-за этого, ее слезы объяснялись одним только луком.

В июле, когда наступил период всеобщих отпусков, Тина с Гейром уехали в западную Норвегию, а Магнар, Анетта и Лейв отправились на дачу к родителям Анетты, так что в доме оставались лишь Рут и Грённер. У Рут отпуск был не раньше августа, она работала в летней группе, составленной по принципу сборной солянки: младшему ребенку исполнилось восемь месяцев, старшему — пять лет, из всех детей Рут имела раньше дело с двумя. Но трудности увлекали ее, ответственность подзадоривала. Головные боли исчезли — очевидно. Рут сама не подозревала, насколько ее измучила обстановка дома. Теперь там царил покой.

И вот все приехали обратно, а Грённер махнул со своей девушкой в Югославию; тут Рут набралась нахальства и заказала билет в Португалию — перспектива ехать в одиночестве не смущала ее, пожалуй, такой вариант был даже предпочтительнее.

Рут сообщили, что после отпуска она получит место фру Стенберг.

Намечался некоторый просвет. Магнар с Анеттой загорели и были в хорошем расположении духа, малыш рассказывал длинные истории про яхты, рыбу и крабов. Однажды Рут позвонила Карианне, и они провели приятный вечер у Рут дома, за бараньим окороком и пивом. Тогда же произошло нечто странное. Рут с Карианной поднялись к ней наверх, Карианна вела беседу, сидя в плетеном кресле. Рут по своему обыкновению забралась на подоконник. Разговаривали о том о сем, в основном обсуждали извечные Карианнины проблемы. Рут всегда настороженно относилась к ее роману с Бьёрном: уж очень демонстративно они выказывали свою любовь друг к другу, это напоминало спектакль, а если люди изображают что-то, значит, им есть что скрывать. Может быть, привычную пустоту? Странное происшествие не было никак связано с рассказом Карианны, просто Рут вдруг показалось, что ее голос отдалился, стал еле слышен. Рут прикрыла глаза и снова открыла их: ее окружала темнота, не су Мёрки, в которых они только что сидели, а полный мрак, и в этом мраке двигались какие-то фигуры, мелькали смутные тени… она почувствовала головокружение, как будто ее несло, вращая по отношению к внешнему миру, потом она балансировала на краю пропасти… или в углу, откуда должна была вот-вот упасть в никуда…

Она опять поморгала — и очутилась в своей комнате, увидела Карианну в кресле, услышала ее голос, доканчивающий предложение…

Водворилась тишина. Рут закусила губу, чтобы не испустить готовый вырваться стон или всхлип.

— Рут! — окликнула ее Карианна. — Что-нибудь случилось?

Рут выдавила из себя улыбку и, слезая с подоконника, заметила: дескать, очень быстро стемнело. Она зажгла лампу и постаралась увести разговор в сторону.

Когда Карианна ушла, Рут почувствовала облегчение и одновременно испугалась.

Неужели это возможно — так остро, словно наяву, переживать то, что происходит в твоем воображении?!

Отпуск пришелся очень кстати. Рут уехала на три недели и насладилась ими сполна.

Вернулась она посвежевшая, отдохнувшая и коричневая от загара. И тут же окунулась в работу: ее группу составляли восемнадцать детей в возрасте от трех до шести лет, из которых двое были в саду новичками. Четверо старших мальчишек сколотили задиристую компанию — фру Стенберг еще кое-как справлялась с ними, однако после ее ухода группу три раза передавали из рук в руки, и Венке, которая работала у них вторым воспитателем, должна была держать ухо востро, чтобы они не забили более слабых ребят.

Надо подождать, уговаривала себя Рут, проявить терпение, приглядеться, действовать не спеша. Через две недели она решила, что приглядываться бесполезно: разобраться в кутерьме, которую учиняют ребята, нет никакой возможности, так же как выучить имена всех восемнадцати. И запомнить, кто чьи родители!

Так что первые три недели после возвращения домой сны Рут не посещали.

А в Португалии ей являлся во сне любовник. Рут это действовало на нервы: слишком глупо, слишком неинтересно, слишком тривиально. Подумаешь; Жажда Любви… Добро бы еще давало о себе знать истосковавшееся по эротике тело, нет, тут была замешана и голова, поскольку в снах было нагромождение символов, идеалов, устремлений. Рут представлялся высокий, крепкого сложения мужчина с длинными темными волосами, он напоминал индейца, был немногословен, рассудителен, она читала все его мысли. Рут была приятно удивлена тем, что ее фантазия сумела создать столь привлекательный образ, пусть даже во сне, потом она сообразила, что явно где-то видела его, скорее всего в кино. Уж очень он был правдоподобен, очень органичен. Как его занесло в ее сны? Вероятно, он олицетворял для Рут Возможность Откровенного Разговора. Ну и, конечно, в нем выразился еще один штамп, чуть более примитивный: Сильный, Молчаливый, Заботливый Мужчина.