Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Сквозь окошко оргазма я вижу, какой должна быть эта великая страна. Ей бы стать сказочным лесом, таинственным и замкнутым от посторонних, ей бы стать не частью современного мира (к чему почему-то надо стремиться — можно подумать, современный мир так хорош?), а совершенно отдельным, совершенно самостоятельным, совершенно эксклюзивным и альтернативным миром, заповедным и свободным, но не для свободного частного предпринимательства, а для свободного самоизучения, для сложного сообщения людей с нечеловеческими формами жизни. Хотелось бы, чтобы в великой стране люди растворились в нечеловеческом, полузатерялись бы (как было когда-то) среди богов, животных, растений, духов, среди текстов и отвлеченных идей, а затем за ними в «иное» последовали бы и другие заповедные страны. Пусть возникнет Союз Заповедных Территорий, куда смогут войти Антарктида, Тибет, Мексика, Индия, Бразилия, Австралия, Новая Зеландия, Канада… Жесткий контроль за рождаемостью и жесткие ограничения свободного въезда сделают эти страны немноголюдными. Многие города исчезнут с карт и зарастут лесами, в других городах сохранятся цивилизационные формы самых различных времен: огромные музеи времен, хронорезервации самых различных культур. Никакого туризма, только научные экспедиции и паломничества религиозных странников. Никакой эксплуатации природных ресурсов, никакой промышленности. Большие объемы тишины. Чистый воздух — это и есть la spiritualisme. Множество, пожалуй, монастырей различных конфессий — буддийских, христианских, тантрических, даосских и прочих. Кое-где научные городки и университеты. В новом социалистическом пространстве следует, в пику капиталу и во славу Экопринципа, воссоздать автономные зоны аристократического типа: дворянские гнезда так же подлежат опеке экологов, как и гнезда птиц. Люди — это мутанты, и Путь поиска превращения неизбежен. Аристократия нужна социализму как архив мутаций.

Для столь нежного, но строгого мироустройства такая стихия, как капитализм, никак не подходит. Здесь нужен экосоциализм, политическая и экономическая система, отказавшаяся от антропоцентрического принципа, действующая не в интересах человека и его благосостояния, а в интересах среды и мира в целом. Такая система должна постоянно ограничивать естественные импульсы людей — прежде всего их желание работать. Деятельных и предприимчивых особей (которым сейчас принадлежит земной мир) пусть манит космос… На Земле же да воцарится музейная тишина!

Хуан замолчал. Стало еще холоднее, но все сидели неподвижно. Свеча догорела. Звезды ярко сияли в огромных окнах-проемах. В свете звезд Хуан казался сделанным из черного дерева. Он потянулся к мешочку, неторопливо наполнил трубку, раскурил. Слоистый терпкий дымок взошел к бетонному потолку. Индеец достал из-под пончо некую брошюру и бросил ее на пол перед собой. Кто-то из слушателей подобрал ее, прочитал вслух название по-французски: «Функциональная асимметрия долей головного мозга». Снова повисло молчание.

Индеец передал трубку тому человеку, что сидел ближе всех. Тот вдохнул дым и передал трубку другому. Все сделали по небольшой затяжке, и трубка вернулась к индейцу.

— Вы слышали слова. Вы курили, — произнес индеец. — За словами и дымом должно последовать дело. Оно последует. Прямо сейчас.

Он вдруг с резким свистом стал втягивать в себя воздух. Словно весь воздух этого недостроенного дома, весь воздух этих подзвездных холмов вошел в его темное лицо. Затем он выдохнул его с такой чудовищной силой, что со всех присутствующих, словно взрывной волной, сорвало головы. Как наточенный мачете резанул воздух.

Некоторые обезглавленные тела остались сидеть, кроваво фонтанируя в потолок, другие грянулись на пол, расплескивая по бетону свою кровь. Их головы вынесло ветром в гигантские окна, волосы на головах развевались с протяжным свистом, а сами головы хохотали, одновременно изумленные и упоенные этим полетом. Смерть не прикоснулась к этим головам. Напротив, ликующая шарообразная жизнь наполнила их, как газ наполняет веселящие шары. И, как брызгала и хлестала кровь из их брошенных тел, так брызгало и хлестало счастье из их блистающих очей. Так же и хохот хлестал из румяных губ. Лица их светились, как лица только что поебавшихся впервые детей, светились вихрящиеся волосы, унизанные искрами, как парусники дремучих морей огнями святого Эльма. Пятнадцать счастливых голов летели над холмами. И когда они пролетали над таверной Пансы, одна прелестная девичья головка, за которой, как за кометой, струились по воздуху светлые волны длинных волшебных волос, шутки ради спустилась, кружась, к жирному Пансе, спящему в качалке, облетела вокруг него и поцеловала его вонючие, пахнущие табаком губы. Затем она со смехом воспарила и продолжила свой полет. Старый Панса проснулся, открыл ничего не понимающие глаза, быстро, как робот, достал из-за пояса пистолет, вставил дуло себе в рот и выстрелил.

А головы летели вдаль, не оглядываясь на труп мексиканца с красной ленточкой, ниспадающей с губ на потную розовую рубаху, который долго еще раскачивался в своей качалке на пустом дворе таверны.

Офицерский клуб. Одесса. 1921 год. Комната, отделанная дубовыми панелями. Несколько офицеров играют в бильярд. В комнате присутствуют двое офицеров русской добровольческой армии, один офицер-англичанин и морской офицер-француз: времена международной интервенции. Офицеры слегка пьяны или не совсем слегка.

Русский офицер, целясь в шар : Господа, ну а все-таки какой анекдот! Это черт знает что, господа. Даже среди того вздора и хаоса, который теперь творится на Руси, эта штука — это черт знает что, господа! Все мы здесь, позволю вам выразить, в щекотливом положении, господа. Прямо скажем: чертовски щекотливое положение!

Второй русский офицер постарше : Нешуточная история, господа.

Английский офицер, неторопливо раскуривая трубку : I guess what you mean, gentlemen. I suppose you talk about the little sculpture, the little statuette of woman, which has been found as the part of so cold… ( заминка ) heritage of one our common friend. I prefer do not pronounce his name now and here, but we all know whom I mean. So… Now when our common friend is gone and four of us are definitely full of feeling that he might never come back. So, we are sort of responsible for those elements of his former property that possibly can be considered as the cultural treasures. In the matter of fact we find only one object which provoke impression to be a cultural treasure, a not the last one! I mean it looks like expensive stuff. And very old stuff, gentlemen. I have to point this: very, very old stuff. Meanwhile it looks like pretty woman: elegant, naked, small, unprotected, touching. And our problem, gentlemen, if I understand it correctly, is simple, but not very simple. We are four and she is… she is only one.

Первый русский офицер, горячась и краснея, пьет шампанское и курит папиросу : Канальская ситуация! Черт бы побрал все такие… Это канальство, господа. Я не хотел бы углубляться, всем вам здесь известно… но только это канальство, и, если угодно, если вы мне позволите, это холуйство, господа, это… угодничанье перед древностью, перед этими тысячелетиями, черт возьми, перед тысячелетиями черными, как уголь, перед этой древней-древней разверзенью.