Евгений Попов - Веселие Руси [рассказы]

Глупая Манька! Глупая бывшая дяди Васина супруга! Да она была бы счастлива за дядей Васей, как за заморским принцем! Ей только нужно было понять дяди Васину открытую душу, и он бы носил ее на руках. А так он ее совсем забыл и носит на руках свою новую знакомую.

Вот что произошло однажды с дядей Васей Фетисовым. Вот какова стала его жизнь. Он переехал жить к подруге в ее деревянный дом около кирпичного завода. Новый дом его — полная чаша. У него есть все. У него много чего есть. У него есть телевизор с экраном 60 на 80. Подруга его — цветок. У него есть все.

Но примечательно, что найденные в пыли под фрезой пальцы дядя Вася ценит выше всех имеющихся у него богатств.

Дядя Вася держит пальцы в специальной запертой шкатулке и любуется ими по большим праздникам. Слегка омрачает его безмятежное существование лишь безвозвратная потеря указательного пальца.

Он очень просит ребят найти палец и даже обещает дать за это солидное вознаграждение.

Он часто приходит в свою бывшую столярную мастерскую строящегося цирка и просит, клянчит, заглядывает под верстаки, в углы.

Молодые столяры, в свою очередь, и рады бы помочь своему бывшему старшему товарищу, потому что он по-прежнему вызывает в их сердцах сильное уважение, но к величайшему огорчению всех, палец куда-то пропал, и совершенно нет никакой возможности его найти.

Конечно, вполне может быть, что палец вымели когда-нибудь, не обратив внимания, еще до того дня, как дядя Вася, прийдя с лечения и встав на колени, нашел два свои сушеные пальца из пяти бывших. Очевидно, что так оно и есть. Но некоторые говорят, что этого не может быть, потому что пыль в мастерской никогда не убирается. Они врут или нет? Не знаю. Вполне вероятно, что и они правы. Все всегда правы. И вообще, если говорить честно, что-то тут не то. Что-то тут не то в этой вроде бы простой на первый взгляд истории. Что-то тут не то.

Вечером в понедельник я, как обычно, сидел дома и смотрел в окно. Там шел дождь, и спешили на вечерние занятия студенты. Дождь размывал слежавшийся серый снег, какие-то почти черные льдинки. Дождь также сек голые прутья нераспустившихся деревьев и серую каменную стену напротив. Мерзкий дождь! Там шел дождь и капала вода, какой-то студент поскользнулся в лужу и, сохраняя равновесие, случайно ударил проходящую бабу чертежным тубусом по голове. Я открыл форточку.

Баба немедленно покрыла учащегося матом.

— Ну, извините, — сказал он.

— Хрена ли мне с твоего «извините». Из него шубы не сошьешь, а по морде ты мне уже заехал, — рассудительно заметила баба.

— Это верно, — согласился студент.

За этой сценой жизни наблюдали, кроме меня, еще и на улице.

Мать с сыном. Жадность к зрелищам горела в их глазах. Сын был мальчик младшего школьного возраста и, должно быть, обожрался халвой — такое у него было подсолнечно-мучное личико. Мамаша же давно уже, по-видимому, нигде не работала, а лишь ездила на хороших машинах, называя шофера по имени «Вася» или «Толик».

Они подошли поближе, и сын открыл рот, но студент крикнул:

— Чего раззявились, раззявы!?

— Ити вашу мать, — добавила баба.

Возмутившаяся почтенная владелица обожравшегося ребенка тоже открыла рот и тоже стала ругаться. После того, как они все окончательно переругались, раздался стук в дверь, и зашла вся в каплях дождя Марья Александровна, мой большой друг.

Марья Александровна родилась в 1932 году и когда-нибудь умрет. В 1947 году Марья Александровна закончила школу-семилетку и поступила работать учеником продавца в продовольственный магазин. В 1950 году Марья Александровна вышла замуж за одного инспектора, бросила работу и родила ребенка, чуть-чуть располнев.

Вскоре муж покинул Марью Александровну, а ребенок умер, отчего Марья Александровна снова вернулась в магазин. А было это уже в 1955 году. После этого Марья Александровна еще несколько раз выходила замуж, но работу уже не бросала. Работу она меняла. Она последовательно была продавцом, приемщицей порожней посуды, посудомойкой, официанткой, зав. производством столовой, официанткой в кафе, зав. производством в кафе, метрдотелем ресторана и, наконец, утвердилась в роли заведующей столовой одного важного учреждения, где мы с ней и познакомились, когда я что-то ел такое вкусненькое, из приготовленного Марьи Александровны подчиненными и сотрудниками.

Да-а. Если бы Марья Александровна была писателем, то можно было бы позавидовать ее такой богатой трудовой биографии. Хотя, впрочем, и так можно было позавидовать, потому что к концу своей, имеющейся на сегодняшний день биографии, Марья Александровна пришла с полным ртом золотых зубов и квартирой, которая являлась ни чем иным, как полной чашей. И с полным знанием обо всех имеющихся на Земле вещах и предметах вдобавок.

И если вы думаете, что я шучу насчет полной чаши предметов у Марьи Александровны на квартире, то вы очень ошибатесь. Я не шучу и не смеюсь. Я вообще никогда не смеюсь и не шучу. Я очень серьезный человек.

Так вот. Я был у Марьи Александровны дома и могу описать вам, что у ней есть, чтобы вы знали, что такое Марья Александровна.

Как к ней заходишь, так у ней перед дверью коврик, похожий на платяную щетку гигантских размеров. Вернее, не одна щетка гигантских размеров. Это — неправильно. Будто бы штук сорок взяли платяных щеток. Соединили вместе и положили образовавшийся гигантский прямоугольник вверх волосом под дверь Марьи Александровны, чтоб приходящий мог аккуратно протирать ноги.

И действительно, если приходящий имел на подошвах хоть чуть уличной грязи, коврик Марьи Александровны сдирал грязь всю, иногда даже оставляя на подошвах гостя глубокие царапины.

Так что, оказавшись у Марьи Александровны, гость уж был чист ногами, но все равно. Его заставляли снимать ботинки, потому что выдавали очень мягкие, легкие и приятные комнатные тапки.

Тут же в прихожей имелась длинющая, на всю прихожую ковровая дорожка. А у стены — специально заказанный в мастерской индивидуальной мебели узенький мягкий диванчик, чтобы гости не утомлялись, снимая и одевая комнатную и уличную обувь, чтоб у них не было прилива крови к голове.

Ковровая дорожка и дверь со стеклом вели во внутренности квартиры Марьи Александровны, состоявшей из одной комнаты.

Да. Комната у Марьи Александровны была одна, но зато что это была за комната!

Выходящая на какую-то постоянно солнечную сторону, залитая светом от потолка и до пола, с люстрой, позванивающей подвесками при малейшем прикосновении токов воздуха.

Черное пианино у стены, обнажавшее по желанию гостей свою снежно-угольную пасть.

Стол на черт знает сколько персон, покрытый ослепительной пенно-белой скатерьтью с синей каймой, пущенной по низу.