Евгений Попов - Веселие Руси [рассказы]

У Ирины Аркадьевны были: дочь, сын и даже, кажется, внуки — я точно не знаю, она обманула меня, и я был на нее сердит, отчего и пишу этот рассказ. Я наивно полагаю, что если я напишу (допишу) этот рассказ, то психофизиологическое состояние мое совершенно изменится, и Ирина Аркадьевна станет мне не то, чтобы мила и приятна, но по крайней мере я смирюсь с ней, как с родственной персоной, с РОДСТВЕННИЦЕЙ. Знаете, в семье всегда есть уроды, и все их очень любят, хотя и морщатся, хватаются за голову при очередном упоминании об их штуках… Меня предупреждали, что Ирина Аркадьевна уже не одного меня такого голубчика надула, но я отмахивался, мне было все равно. Я люблю все формы жизнедеятельности, и когда образованная и прогрессивно настроенная Ирина Аркадьевна предложила мне сделать русское либретто для камерной рок-оперы «Поцелуй на морозе» (с ее музыкой, удивительно сочетающей древнерусский ладовый распев со стилем «диско»), я тут же согласился, ибо Ирина Аркадьевна, с младых ногтей циркулирующая в СФЕРАХ, обещала поддержку и Ивана Митрофановича, и Митрофана Тихоновича, все заслуженных да народных, хороших русских людей. И говорила, что немедленно по исполнении заказа будет заключен договор, и я получу тысячу пятьсот рублей денег.

Я, уже не раз горевший на подобных предприятиях, тут же конечно же с радостью согласился, проделав значительную работу. Я вывел сюжет — действие происходит на строительстве Красноярской ГЭС — смонтировал стихи Хлебникова, Гумилева, Есенина, Николая Рубцова и Мандельштама (для равновесия и потому, что я его очень люблю). Трудился я около месяца, а по истечение этого срока все дело лопнуло, потому что, как говорила Ирина Аркадьевна, замысел кому-то там показался слишком дерзким в свете напряженной идеологической обстановки весны 1979 года, да к тому же режиссер не имел столичной прописки или тарификации — не помню, чушь, в общем, суть которой меня совершенно не интересовала и не интересует. С Ириной Аркадьевной мы расстались друзьями. Она обещала мне КОМПЕНСИРОВАТЬ мои старания другой интересной работой, я ей не верю, но как только от нее поступит какое-либо предложение, тут же в очередной халтурной затее участие приму обязательно — авось да и клюнет, ведь я за последнее время привык себя считать профессионалом! Авось да и клюнет! У меня будут деньги, я не буду никого бояться и куплю себе теплую шубу. Я не в претензии. Роза есть роза, бизнес есть бизнес, эвенок есть эвенок.

Я не в претензии и я не о том. Я хочу рассказать вам, как Ирина Аркадьевна возвращалась однажды глубочайшей ночью домой и что с ней потом случилось.

Немного о квартире Ирины Аркадьевны. Квартира эта однокомнатная и она расположена на пятом этаже пятиэтажного «хрущевского» дома без лифта. Живет кругом большей частью рабочий класс, и засыпают очень рано. Летом на улице цветет акация, щелкают семечки, ходят в домашних тапках на толстой войлочной подошве, играют в домино.

Но район этот — не новостройка, отнесенная далеко за пределы города, туда, где чувствуется сырость развороченной целинной земли, и рядом лес и какие-то деревни с названиями «Горшково», «Убеево», «Порточки», откуда утром бабы везут цветы и редиску на Центральный рынок. Этот район возник на месте разрушенного старого района, состоявшего из бараков, и расположен на месте древнего культурного слоя, отчего и тополя, и сирень, и акация, оттого и домино, и традиция шастанья между домами в домашнем халате, как в коммунальной кухне — все от того.

Ирину Аркадьевну здесь никто не знал. Это она так думала, потому что никогда не работала «в заводе» и не была знакома ни с кем из окружающих, населяющих эту улицу или вернее этот квартал — дома были разбросаны в беспорядке, понятное дело — «хрущобы»…

Отступление . Стоп! Рассказ этот совершенно катится и рассыпается. Это никого кроме меня не интересует, но я, балансируя и срываясь, делаю вот это — жалкую импотентскую гримасу. Дескать, ничего, ничего — скоро все получится, сейчас, секундочку, вот-вот, сейчас, закройте глаза и не cмотрите на меня.

Минутная истерика . Горько жалуюсь, постыдно слезы лью — вот я и исписался, дописался до какого-то грязного дуро-фрейдистского бреда. Говорилось ведь не раз старшими товарищами — не выебывайся, Женя, пиши, как умеешь, не становись на цыпочки, не тяни шею, ведь оторвется слабая голова. Ан ему все мало! «Дуро-Фрейдистский» (!) Да ведь о Фрейде-то ни малейшего понятия!.. Так, слышал что-то да что-то там читал, что давно уже забыл. «Фрейд, Фрейд, Фрейд», «тотем и табу», «венский шарлатан»… Верхушки!.. А все потому, что, сволочи, не приняли в Литинститут, а уж так хотел в Литинститут, так старался, послал на конкурс «народные» рассказы, письмо написал, что дескать из Сибири… Хрен там!.. Раскусили и не пустили… И правильно сделали. Молодцы!.. Я говорю вполне искренне…

…хрущевские дома. О, зодческое искусство того десятилетия, когда в ООН башмаком по микрофону стучали и театр «Современник» вдохновенно репетировал пьесу вермонтского затворника! О, молодость моя, о, поллюционная чистота, о, молодость Ирины Аркадьевны: шумные споры, СПОРЫ [7] СПОРЫ, одноклеточные, реже многоклеточные образования, возникающие бесполым или половым путем и служащие для размножения многих растительных и нек-рых животных организмов — водорослей, грибов, лишайников, мхов, папортников, хвощей, а также споровиков; у бактерий С. служат лишь для переживания неблагоприятных условий. Энциклопедический словарь . Москва. 1955. , когда первый муж Ирины Аркадьевны, известный зачинатель и телережиссер, ныне покойный, и любовник Ирины Аркадьевны, известный писатель, ныне проживающий в г. Париже, ночами, бывало, не Ирину Аркадьевну на пару трахали, а жужжали на кухне — все жу-жу-жу да жу-жу-жу. Дескать, согласен ли с таким названьем «оттепель» или не согласен? Сумеем ли МЫ, НАШИ, СТЕНКА, утвердиться, СКАЗАТЬ СВОЕ СЛОВО или не сумеем?

Сумели, сказали, снимаем шляпу… Сняли шляпу, долго стоим на морозном ветру. Голова стынет, может быть меннингит, загнешься, по районным поликлиникам гуляючи… Шляпу надеваем обратно…

Итак, немного о квартире Ирины Аркадьевны. Квартира эта однокомнатная, но квартира у нее славная: теплая, солнечная, сухая. Интерьер? Интерьер интеллигентного сов. (современного) человека конца семидесятых XX. Кое-что даже и зарубежное — календарь цветной, французские рушнички, сумки полиэтиленовые — «Абба», «Бони-эМ» да «Монтана», ну, ковер, конечно же, весь пол затянут серым паласом. Кресло никелированное, как у врача. ТВ (цветн.), письменный стол, концертная домра, много кофе. «Будете пить кофе? Сейчас сварим кофе. Я не начинаю свой день без чашечки кофе. Знаете, они могли сделать все, что угодно, но поднимать цены на кофе — это, знаете ли…»