Евгений Попов - Веселие Руси [рассказы]

Зачем Ирина Аркадьевна играла на домре-прима 2, это понятно и дураку: она думала, что ОНИ ее будут пускать за границу в составе профессионального оркестра народных инструментов. Но покойник-муж, чей скорбный фотопортрет с бородавкой на носу украшал пустую белую стену, что-то там такое наподписывал в защиту там кого-то или против танков, да вдобавок еще и писатель из Парижа позванивал, так что Ирину Аркадьевну только в Монголию и пустили один раз, сыграть для размещанных там советских частей вальс из оперы «Иван Сусанин».

Совершенно не хочу злобствовать, потому что я очень добрый человек, и поверьте, что я не глумлюсь над «шестидесятниками», я искренне уважаю их, хоть и имею на их счет свои представления. Я не хочу злобствовать, и я не стану говорить о дальнейшей жизни Ирины Аркадьевны после внезапной смерти знаменитого мужа, который вздумал доказать приятелю, что он, пятидесятилетний человек, свободно может плавать в ледяной волжской воде (г. Тутаев, весна 1969-го), не стану описывать ее увлечения, ее взаимоотношения с «творческой молодежью» (это вы и на моем примере видите!), не упомяну даже о ее «салоне», где считали, что Галич конечно же выше Высоцкого, а вот Аверинцев — это настолько уникальное явление, что он годится для любой системы и в этом смысле является непременно эталоном, хотя естественно, по степени таланта он «тянет на гения», это не всякому дано, а эталон — лишь потому, что хватит в самом деле кулаками махать, устали кулаки, ОНИ УСТАЛИ [8] Текст распространенной татуировки. , хватит — бетонную стену кулаками не прошибешь, нужно это шестиплоскостное пространство облагородить — сыграть Мольера на старофранцузском языке, Генделем в стену хуйнуть, авось и рассыплется стена от Генделя, от Мольера да от Ирины Аркадьевны, хватит махать кулаками…

Конец истерики . И мне хватит махать языком, раз уж взялся я описывать, как Ирина Аркадьевна возвращалась глубочайшей ночью одна домой и что с ней потом случилось, это в конце концов делает меня просто смешным, истерики на бумаге разводить, это непрофессионально даже в конце-то концов. «В Росси все занимаются не своим делом,» — сказал мне один француз. Цитата, наверное… У меня нет систематического гуманитарного образования. Меня не приняли в МГУ, Литинститут и ВГИК. И правильно сделали — будь у меня систематическое гуманитарное образование, я б вам такого понаписал!..

В МГУ — рабочего стажа не было, требовалось два года рабочего стажа, в Литинституте — не прошел творческий конкурс, несмотря на русскую народность, во ВГИКе сочинил этюд про распивание самогонки председателем колхоза вкупе с бухгалтером, тишайшим Коленькой… Приняли, было, в Союз писателей, да и оттуда недавно выперли. Неправильно все это… Я бы мог послужить Отчизне, да мне не дают… И хватит, хватит!..

Повторяю вам торжественно, тихо, мерно и скромно, что —

…Ирина Аркадьевна, сорока двух лет, со следами былой красоты на моложавом лице, частенько возвращалась в свою квартиру глубочайшей ночью, ибо это было связано с ее профессией, заключавшейся в игре на домре-прима 2 в профессиональном оркестре народных инструментов. Хотя уродом ее никак нельзя было назвать, но была Ирина Аркадьевна собой нехороша — какая-то торговая была ее красота, и голова у нее была совершенно песья. Болезни сорокадвухлетнего возраста не коснулись Ирины Аркадьевны, она, выйдя из такси, ступала легко и свободно, а домру свою, кормилицу, домру-прима 2, народный русский инструмент в кожаном футляре, ласково прижимала к боку. И не от такой уж большой любви, а от того, что домра та была концертная, очень дорогая, домра стоила больших денег и обогащала Ирину Аркадьевну, а все остальное только разоряло ее, и в идеалистическом и в материалистическом понимании этого глагола.

Одолев четыре с половиной этажа, Ирина Аркадьевна запыхалась и остановилась подышать, коснувшись спиною облезлых лестничных перил. И тут же ее как электрическим током шибануло от облезлых лестничных перил: дверь в ее квартиру была открыта, и изнутри зияла квартира плотной, жуткой, бархатной, как сажа, чернотой. И кругом была темь. На улице темь была полная, ибо фонари в два часа ночи выключают, нечего по ночам шататься, а на лестнице было такое пятнадцатисвечевое лестничное свечение, что, казалось, при таком освещении Раскольников не только мог убить старуху, а просто обязан был это сделать.

Ирина Аркадьевна, цепенея, прислушалась, и ей показалось, что в квартире что-то щелкнуло — позднее выяснилось, что это был холодильник. Ирина Аркадьевна молча застонала и, почти теряя сознание от страха, ссыпалась вниз по лестнице, причем ей еще и казалось вдобавок, что за ней кто-то бежит неслышными шагами.

— Такси, такси! — завопила она, нервно добежав до освещенного проспекта. Плюхнулась на заднее сидение и велела везти себя в 274-е отделение милиции.

— Что-то случилось? — вежливо спросил ее шофер, круглолицый, с прической «ежик», вполне симпатичный малый — раньше бы он ей обязательно понравился, этот «прагматический представитель нового поколения», а теперь она лишь ответила сухо:

— Да, случилось…

И более не пожелала с ним разговаривать…

В отделении милиции № 274 служили храбрые ребята. В отделении милиции № 274 царила обыденная милицейская ночь: алкашей уже попрятали по вытрезвителям, фарца отторговалась, магазины пока не грабили, и милицейские немного отдыхали. Кто-то что-то кому-то читал из газеты, одни в шашки играли, другие дремали, когда Ирина Аркадьевна ворвалась в помещение и, волнуясь, рассказала все, что увидела, когда пришла домой.

— Я живу одна, — теребя застежку кожаного футляра, прибавила она. — Пожалуйста, товарищ начальник, отправьте кого-нибудь со мной. Я — артистка, — сказала она.

Снова на такси тратиться не пришлось. Милиционеры оживились и с удовольствием посадили артистку в решетчатый газик. Милиционеров было двое. Они любили свою работу. Они были профессионалами.

Тихо войдя в подъезд, тихо ступая по лестнице, они сделали Ирине Аркадьевне тайный знак оставаться на площадке четвертого этажа, а сами, обнажив пистолеты, подошли к двери, напряженно вслушиваясь в темноту.

— Где свет? — чуть слышно, одними губами спросил милиционер.

— Слева, — молча показала Ирина Аркадьевна.

Бросок. Резкий жест. Свет. Коридор. Кухня. Комната. Ванная — совмещенный санузел…

Никого! Лишь балконный ветер колеблет сиреневую штору, да на кухне мирно жужжит злополучный холодильник.

— Будьте спокойны, товарищ артистка, — весело сказали милиционеры. — У вас в квартире никого нет. Живите спокойно.

— Ой, извините, я столько вам наделала хлопот, — растерялась Ирина Аркадьевна.