Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Я думал, вы танцуете, — сказал Валленберг, — а вы смотрите мои картины. Это тот молодой человек, о котором я рассказывал, — повернулся он к даме. — Мадам Беликова, доктор Бабад, невролог…

— Очень приятно, — сказали Азриэл и женщина одновременно.

— Мадам Беликова — ваша землячка. Вы ведь, кажется, Виленский?

— Виленский? Боже упаси! Я из Люблинской губернии.

— Ах да! Это я вас с цензором спутал… Вы же зять Калмана Якоби. А мадам Беликова из Литвы. Ее муж был моим соседом. Одно время бок о бок жили в Друскениках, это на Немане, у меня там вилла была. Как время летит! Мне надо с вами поговорить, только не знаю когда. Вы не могли бы зайти ко мне в контору? В субботу что делаете?

— То же, что и в остальные дни.

— Хоть вы и сын раввина? Сможете прийти в эту субботу, в два часа?

— Конечно, если вам угодно.

— Значит, договорились. Буду вас ждать. Что ж, пойду, а вы тут побеседуйте. Мадам Беликова знает жаргон…

Пана Валленберга позвали в зал. Азриэл и мадам Беликова не знали, как начать разговор.

— А он совсем поседел, — сказал наконец Азриэл.

— Да, все мы не молодеем, — ответила мадам Беликова по-польски с русским акцентом. — Когда мы жили в Друскениках, у него седины и близко не было. У пана практика в Варшаве?

— Да.

— Мой муж тоже был врачом. Военным…

Молчание затянулось.

— Я бы никогда не смог сделать такой карьеры.

— Почему же?

— Не нравятся мне казармы.

— О, мой муж никогда не был в казарме. Он был связан с госпиталем. Это даже удобней, чем частная практика.

— А вы, мадам, живете в Варшаве?

— Да, на Жельной улице, недалеко от Пружной.

— Это около Кредитовой?

— Кредитова в другом конце Маршалковской.

— Да, верно. Там живет доктор Завадский.

— Я с ним знакома.

— Раньше я жил в Ямполе. Доктор Завадский женился на дочери тамошнего помещика.

— Я знаю. Пани Малевская рассказывала и о вас, и о… Кто она вам? Сестра?

— Свояченица. Она замужем за братом пани Завадской.

— Теперь понятно. Так это вы! Пани Малевская — моя подруга, раньше мы с ней частенько виделись, но последнее время она очень занята. Да и я все больше с детьми. Муж умер.

— Что ж…

— Варшава — городок маленький. И как поживает ваша свояченица?

— Она больна и несчастна.

— Такое, к сожалению, случается нередко. Люди сбиваются с пути и ломаются. Где она сейчас?

— Где-то в Отвоцке. Была в санатории, потом нашла жилье.

— У нее чахотка?

— Да.

— А этот… как его… сидит?

— Скоро должен выйти.

— Я всякого в жизни повидала, но это что-то из ряда вон выходящее. Говорят, Валленберги очень много для него сделали.

— Да, это так.

— Есть люди, которые сами стремятся себя погубить. Непонятно почему. Может, присядем?

— С удовольствием.

Сидя в шезлонгах, попеременно то спрашивая, то отвечая, они поведали друг другу свои истории. Ее родители были евреи, отец учительствовал и писал прошения. Она, Лея, или Ольга, рано осиротела, и ее взяла на воспитание богатая тетка из Вильно. Там она и познакомилась со своим будущим мужем, Андреем. Он учился в Петербурге, его отец был дамским портным. Андрей принял православие. Когда они поженились, Ольга тоже «немножко подвыкрестилась». Мадам Беликова говорила по-польски, но последние слова произнесла на литовском идише и грустно улыбнулась. А какая разница, если Бога все равно нет? Если бы Он был, не происходило бы столько трагедий. Они с Андреем были счастливы. Однажды он пошел купаться на маленькую речушку, там глубина-то по колено, но он утонул. Как это могло случиться? Может, сердечный приступ, хотя он никогда не жаловался на сердце. Самоубийство? Это просто смешно! С какой стати он должен был совершить самоубийство? Все было прекрасно. Правда, странно: за день до этого он вдруг заговорил о смерти. Что он сказал? Что, если он умрет, не надо по нему плакать, ведь мертвый — это все равно что неродившийся. Сказал вроде как в шутку.

Когда это произошло? Скоро два года. И на что она живет? Хороший вопрос. Они скопили немного денег, правительство выплачивает ей небольшую пенсию. Да, тяжеловато. Пан Валленберг пытается помогать, но она отказывается. Она не нищенка. Андрею бы это не понравилось, он был очень гордый. Петербургский университет опубликовал его диссертацию. После Андрея осталась огромная библиотека, книги на четырех языках. Он был не только врач, но еще занимался астрономией. У нее лежит маленький телескоп, Андрей ночи напролет наблюдал в него за звездным небом…

Сначала вопросы задавал Азриэл, потом настал ее черед. Она все еще толком не поняла, кем Азриэл приходится доктору Завадскому. Нет, они не родственники. Свояченица Азриэла замужем за братом Фелиции Люцианом. «Как человек может до такого докатиться? — спросила о Люциане госпожа Беликова. — Откуда берутся люди, которые губят и себя, и свою семью?»

— Человеческий мозг — величайшая загадка Вселенной, — ответил Азриэл.

Госпожа Беликова бросила на него удивленный и грустный взгляд.

— Странно. Ведь он говорил то же самое.

— Потому что это так и есть.

Они встали и пошли в зал. Она спросила:

— Вы, наверно, не танцуете?

— Нет.

— Конечно, в ешиве этому не учат, — сказала она по-еврейски.

— А вы танцуете?

— Я свое оттанцевала.

Было еще рано, но мадам Беликова стала собираться домой. Служанка есть, но она совсем недавно из деревни. Сыну, Коле, четыре года, он просыпается по ночам и плачет. Только она, мать, может его успокоить. Азриэл вызвался ее проводить.

— Не стоит ради меня портить себе вечер.

— А чего я тут не видел?

Они ушли по-английски, не попрощавшись. На этой улице трудно поймать дрожки. Они брели по Новому миру. Ночь была теплая, даже душная, полная весенних запахов. Зеленели сады, стрекотали кузнечики, как в деревне. Щебетали потревоженные птицы, вспыхивали и гасли светлячки. От дрожащего света фонарей темнота вокруг казалась еще гуще. Изредка проезжала карета или телега, пахло травой и конским навозом. В небе сверкали зарницы, предвещая жару. Среди деревьев и кустов стояли виллы с колоннами, резными крыльцами и фонтанами, за занавесками двигались тени. Издалека доносился собачий лай. Госпожа Беликова споткнулась на неровном тротуаре и чуть не упала. Азриэл взял ее за руку немного ниже локтя, но через минуту отпустил.

— Странная ночь, — сказала мадам Беликова.

— Все ночи странные.

— Да, вы правы. И вся жизнь тоже.

Они взяли дрожки. Еще не было двенадцати, но Варшава уже спала. Улицы были пусты, лишь изредка попадался припозднившийся прохожий или проститутка. Проехали Кредитовую, в конце Маршалковской извозчик свернул на Жельную. Госпожа Беликова показала на двухэтажное здание с балконами. Она достала кошелек.