Ирвин Уэлш - На игле

Диана говорит ему, что, по её мнению, группа совершенно искренна в своей поддержке Манделы и движения за равноправие в Южной Африке.

Рентоп резко мотает головой, пытаясь сохранять хладнокровие, но спид и высказанная Дианой точка зрения задевают его за живое.

— У меня есть старый номер «NME» за 1979 год — точнее, был, пока я его не выбросил несколько лет назад, — и там Керр осуждает политические увлечения других групп и заявляет, что их самих не интересует ничего, кроме музыки…

— Людям свойственно меняться, — парирует Диана.

Рентон захвачен врасплох простотой и неоспоримостью этого утверждения. Он начинает восхищаться ею ещё больше. Но в ответ он только пожимает плечами и уступает, хотя язык у него чешется сказать, что Керр всегда следовал по стопам своего гуру, Питера Габриэля, и что после «Лив Эйда» среди рок-звезд стал модным образ хороших парней. Однако он подавляет это желание и решает, что в будущем он постарается не проявлять излишнего догматизма в своих музыкальных взглядах. К тому же, если смотреть на вещи серьёзно, все эти проблемы выеденного яйца не стоят.

Через некоторое время Диана и её подружка отправляются в женский туалет, чтобы там вволю обсудить Рентона и Кочерыжку и выставить им оценку. Диана никак не может прийти к какому-нибудь определенному выводу насчёт Рентона. По её мнению, он несколько невоспитан, но тут все парни такие, а этот чем-то от них отличается. Правда, не настолько, чтобы сразу начать сходить с ума. Но ведь бар уже скоро закрывается…

Кочерыжка поворачивается к Рентону и что-то ему говорит, но тот не слышит ни слова за какой-то песней группы «The Farm», которую, по мнению Рентона, как, впрочем, и все остальные песни этой группы, можно слушать, только если ты удолбался экстази до полного обалдения, но если ты уж удолбался экстази до полного обалдения, то какой смысл тратить время на «The Farm», когда можно отправиться на какой-нибудь рэйв и там оттянуться под тяжёлое техно? Даже если бы он и услышал, что говорит Кочерыжка, он всё равно бы не смог ничего ответить, потому что мозг его, сдерживаемый какое-то время необходимостью вести светскую беседу с Дианой, теперь радостно закусил удила.

Он начинает делиться чем-то очень личным с залетным пареньком из Ливерпуля только потому, что его акцент и манеры напомнили Рентону его дружка Дейво. Через некоторое время он понимает, что этот парень — вовсе не Дейво и что зря он делится с ним такими вещами. Он пытается вернуться к стойке, затем теряет Кочерыжку и понимает, что его тащит в полный рост. Диана превращается в размытое воспоминание, скрытое наркотическим туманом.

Выйдя наружу глотнуть свежего воздуха, он видит, что Диана в одиночестве садится в такси. Он чувствует укол ревности: не означает ли это, что Кочерыжка отвалил с её подругой? Вероятность того, что он, возможно, единственный на весь бар никого не снял себе на этот вечер, ужасает его, и он в полном отчаянии кидается к такси.

— Диана, ты не возражаешь, если я сяду к тебе в тачку?

Диана в нерешительности:

— Я еду в Форрестер-парк.

— Отлично, мне как раз по пути, — лжет Рентой, а затем думает: «Впрочем, теперь уже действительно по пути».

По дороге они беседуют. Диана поссорилась со своей подругой Лайзой и решила поехать домой. Лайза, насколько ей известно, всё ещё резвится на танцполу с Кочерыжкой и ещё одним кретином, пытаясь спровоцировать их на то, чтобы оспорить её в бою. Рентой лично в этой ситуации не поставил бы на Кочерыжку,

Диана рассказывает, какая Лайза жуткая личность, поминая ей все её проступки (ничтожные, по мнению Рентона) со злостью (кажущейся Рентону преувеличенной), при этом лицо её выражает несколько комичную обиду. Рентону ничего не остаётся, как поддакивать, соглашаясь с тем, что эгоистичней твари, чем Лайза, ещё свет не видывал. Поскольку разговоры о Лайзе огорчают Диану, а это не входит в его интересы, он пытается сменить тему и рассказывает ей несколько забавных историй про Бегби и Кочерыжку, тщательно вымарывая из них не подлежащую оглашению информацию. Но ни слова о Кайфоломе, потому что Кайфолом нравится женщинам и Рентон предпочитает держать их от Кайфолома на максимально возможном расстоянии даже в беседе.

Когда настроение у Дианы поднялось, Рентон спросил, не будет ли она возражать, если он её поцелует. Она пожала плечами, предоставив ему решать, означает ли это безразличие или неслособность принять окончательное решение. В любом случае, решил он, лучше безразличие, чем открытое неприятие.

Они принялись целоваться. Он нашел запах её духов весьма возбуждающим. Она решила, что он немного костляв, но целуется хорошо.

Когда они вышли из такси и Рентон признался, что живет вовсе не в окрестностях Форрестер-парка и что сказал он это только для того, чтобы провести больше времени в её обществе, Диана невольно почувствовала себя польщённой.

— Зайдёшь ко мне на чашку кофе? — спросила она.

— Великолепная идея. — Рентон изо всех сил старался, чтобы эта фраза не выдала испытываемого им восторга.

— Но помни — только кофе и больше ничего, — добавила Диана с такой интонацией, что Рентон терялся в догадках, какой смысл она вложила в эти слова.

С одной стороны, они были сказаны достаточно лукаво, чтобы показаться намёком на то, что секс может стать предметом переговоров, с другой — достаточно твёрдо, чтобы значить именно то, что они значили. Рентон ограничился тем, что закивал точно растерявшийся деревенский дурачок.

— Нужно вести себя очень тихо. Они уже спят, — сказала Диана.

«А это выглядит уже совсем безнадёжно», — подумал Рентон, представив себе в квартире няньку с ребёнком. Внезапно он понял, что ещё никогда не занимался сексом с рожавшей женщиной. От этой мысли ему стало как-то немного не по себе.

Но хотя в квартире кто-то явно был, Рентон не уловил того отчетливого запаха присыпки, мочи и молочной отрыжки, который присущ местам обитания маленьких детей.

— Он открыл рот:

— Диа…

— Т-с-с! Они спят, — оборвала его Диана. — Не разбуди их, а не то мы крупно попали.

— Кто они? — нервно прошептал Рентон.

— Т-с-с!

Всё это его немало встревожило. Он начал судорожно вспоминать неприятности, испытанные им на собственной шкуре, и те, о которых он знал только из чужих рассказов. Он мысленно просматривал зловещую базу данных, включавшую в себя все варианты — от подруги-вегетарианки до сутенера с психопатическими наклонностями.

Диана провела его в спальню и усадила на односпальную кровать. Затем исчезла, но через несколько минут вернулась с двумя кружками кофе. Он заметил, что кофе был с сахаром, чего он терпеть не мог, но решил не подавать виду.

— Ляжем в постель? — наморщив лоб, прошептала Диана с явно деланной небрежностью: