Коллектив авторов - Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости

Зато подфартило в другом. Неожиданно на Таганке, где у магазина «Нумизмат» постоянно была толкучка, стала дорожать «Голова». Так называли 1 рубль 70-го года выпуска, посвященный 100-летию со дня рождения вождя пролетариата. Тираж у головы Ленина был огромный — 100 млн, соответственно и ценность никакая. Но вдруг мне предложили за нее 4 рубля! Более того, сказали, чтобы притаскивал еще, и возьмут уже по 5. Я притащил монет 10 — взяли, сказали, что завтра чем больше принесу, тем дороже возьмут. Ничего не понимая, я побежал в один Сбербанк, который когда-то лично инкассировал, в другой. Не везде, но кое-где в сейфах хранились мешочки с металлическими рублями (которые народ не жаловал — тяжелые, да и в кошельке много места занимают). Кассирши только рады были от этого груза избавиться. А уж как я был рад этот груз получить! По большей части в таких мешочках были годовики, то есть обычные рубли, в подавляющем большинстве выпуска 1964 года. Но встречались и другие года, и юбилейка, в том числе и «Головы», цена на которые на Таганке вскоре поднялась до 30 рублей и выше.

Как потом выяснилось, эти рубли в некоторых странах ошибочно принимали автоматы, и было очень выгодно этим пользоваться — особенно при тогдашнем повальном дефиците. Правда, лафа быстро закончилась — бум длился пару недель, затем «Головы» вновь стали никому не нужны. У меня осталось десятка три, и когда я еду за границу, прихватываю с собой пару-тройку, чтобы подарить новым знакомым в качестве сувенира — мол, это же Ленин, его весь мир знает! Народ, как правило, в восторге… Интересно, насколько стали бы сейчас популярны монеты с изображением Владимира Владимировича?

Краснодар

Так уж получилось, что, работая в Средней Азии, я умудрился подхватить вирус какого-то жутко страшного и редко встречающегося гепатита. О том, как приходилось работать с температурой тела почти под сорок градусов, когда на дворе температура воздуха выше сорока градусов, я подробно рассказывать не буду. О том, что в советское время (впрочем, как и сейчас) без прописки в больницу никого не клали, вы и без меня хорошо знаете. Еще бы пару-тройку дней — и разделил бы я печальную участь Гауди и Моцарта. Однако выжил! И очнулся в больнице ТашМИ, что значит экспериментальная больница Первого ташкентского медицинского института. Там я в полуобморочном состоянии подписал бумагу о том, что согласен на лечение меня грешного новыми препаратами гормонального действия. Зачем я тебе, дорогой читатель, все это рассказываю, а затем, что от «желтухи» студенты-медики меня таки вылечили, но вот что-то в организме моем отключили, после чего я увеличил свой вес процентов этак на сорок, и моя фигура стала занимать практически все междверное пространство.

А теперь вернемся в мой родной Краснодар, где спустя десяток лет после той болезни я имел честь работать тем самым «региональным представителем». Вот скажите мне положа руку на сердце, как по-вашему, что главное в этой работе? Втюрить как можно больше периодической печатной продукции различным реализаторам! А вот и не верно, главное, это как можно быстрее и в максимально возможном объеме собрать выручку, то есть живые денюжки. Вот эта задачка, скажу я вам, еще то занятие. Одним из самых моих важных клиентов в то время была организация под названием «Роспечать». Время было еще дикое, платежным поручениям доверяли мало, поэтому «бал правил нал!».

В своем отчете в Москву я раз в неделю писал — «получено с «Роспечати» девять тысяч сто два рубля семнадцать копеек. Всегда именно так с точностью до рублей и копеек. Однажды в телефонном разговоре старый опытный московский бухгалтер меня спросил: «Позвольте полюбопытствовать, почему столь солидная организация, как «Роспечать», отдает вам все до копейки, скажем так, не круглую сумму, ну, например — 9000 рублей».

И как мне было объяснить столь простую и понятную невооруженным взглядом ситуацию?

Я приходил в кассу «Роспечати» всегда за несколько минут до конца рабочего дня, чтобы выручка в ней собралась максимальная. Вежливо так открывал дверь на всю ее ширину и, заняв собой все междверное пространство, убедительно просил миниатюрную девушку, кассира, отдать мне всю имеющуюся в кассе наличность. Фигура моя и голос, наверное, были более чем убедительными, одежда на мне в тот момент, как у большинства мужчин того времени, была — спортивный костюм ярко выраженного китайского производства. Потом, много позже, я догадался, что у бедной девушки моя фигура и отсутствие каких-либо перспектив покинуть маленькое помещение кассы без физических увечий вызывали тихий ужас.

В заключение констатирую факт: с помощью моей фигуры и весьма убедительного голоса поставленная работодателем сложная задача по добыче денег за товар выполнялась. Причем самым что ни на есть тщательным образом!

Томск

До 90-х — швея; во время 90-х — продавец, учитель; после 90-х — швея, уборщица.

Долгожданный диплом об окончании университета я получила в начале 90-х. Училась заочно, не хотелось быть студенткой-содержанкой для своих родителей, и параллельно работала на швейной фабрике. В стране начались грандиозные изменения, к которым надо было как-то приспосабливаться. Студентам-заочникам перестали платить за осенне-весенние сессии и период дипломирования. Вставала дилемма: бросать учебу или искать средства к существованию на этот период. Я затянула пояс потуже и получила заветные корочки.

Поскольку государственная система распределения студентов после окончания вузов перестала существовать, вопрос о моем трудоустройстве в качестве историка и преподавателя общественно-социальных наук, как было гордо указано в дипломе, мне пришлось решать самостоятельно.

После долгих мытарств я оказалась в стенах ПТУ № 39 учителем истории. Работа мне нравилась, но прожить на девяносто рублей, которые выдавали раз в три месяца, оказалось очень сложно. В итоге я влилась в поток никому не нужных учителей, врачей, ученых, актеров, побросавших свою любимую работу и ставших самым нужным и востребованным человеком в 90-х — продавцом.

Возблагодарим Господа Бога за то, что он создал эту сферу человеческой жизни — торговлю! Ибо в те годы это был один из немногих видов деятельности, где можно было реально заработать деньги. Вся остальная страна месяцами ждала свои «кровно заработанные» или оказалась без работы.

Не буду говорить о том, сколько слез я пролила, как ломала свое самолюбие и амбиции, прежде чем встать за прилавок. Мне было стыдно, обидно, унизительно, ведь мечталось «сеять доброе, разумное, вечное», а не торговать лифчиками и морковкой. Тем более в советские времена у людей было, мягко скажем, не очень уважительное отношение к работникам прилавка, им завидовали, их ненавидели, но мечтали иметь в качестве друзей, чтобы через них иметь доступ к царившему в стране дефициту хороших товаров.