Коллектив авторов - Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости

Любопытство и осознанное желание знания, интерес к неизвестному, к другому — это именно человеческие качества, но здесь и начинаются неудобные нюансы. Ведь с желанием узнавать другого, иного, не такого, как ты, приходит чувство ответственности, приходит ощущение ценности не только себя любимого, но и другого; не только своего любимого-уникального мировоззрения, но и другого. Это действительно подвиг, который может совершить только человек, так как речь идет о подвиге духовном. Но нам до человеческого опять довольно далеко, ведь были 90-е.

Предполагаю кривые усмешки ряда скептиков-интеллектуалов (этаких онегиных нашего времени) при слове «духовность», но иного слова не придумано, да и нет в таком придумывании необходимости.

И опять вспомню, что сказал один мой знакомый литератор: «Если в лихие 90-е было поступком ходить с панковским хаером на голове, то сегодня огромный поступок — это быть приличным человеком».

Вот сказал — и опять мы запутались, так как теперь необходимо договариваться о том, что значит «приличный человек»…

И такая вот плюралистическая как бы реальность как бы приличных людей, которые как бы жили в конкретные 90-е.

Короче, так вот с этим и живем!

Киев

Вспоминая 90-е годы, какой-то яркой истории, характерной для времени, не припоминаю, но хочу описать, пожалуй, просто свой поток ассоциаций о той нашей жизни.

Для меня 90-е годы ощущаются временем рассвета, чувством, что вот, наконец! Наконец-то мы сбросили ярмо лживой пропаганды, заскорузлой унылой идеологии и теперь заживем «как белые люди». Особенно остро мной ощущался этот дух свободы во время просмотра телепередач и чтения книг. Телевизор с упоением смотрели всегда и моя бабушка, и моя мать. И если, живя с бабушкой до 91-го года, я воспринимала информационные передачи как официозные и однобокие, то в 90-е каналы НТВ и Рен-ТВ стали просто островками смелой мысли, открытых «непричесанных» дискуссий, споров. Нам с матерью это очень нравилось: дискуссии учили мыслить незаангажированно, умные собеседники внушали чувство, что с такими людьми страна (коей тогда еще ощущалось все постсоветское пространство) точно не пропадет.

Безмерно потрясли нас убийства Влада Листьева и Галины Старовойтовой. Мы с матерью были очень погружены в телевизионное отражение российской политики, а также в ее отражение на радиостанциях «Свобода» и «Голос Америки». Слушала мать их еще на старом транзисторе, купленном, наверное, еще в 70-х годах.

Также остро ощущалось и развитие книжного рынка. Сколько в то время появилось разнообразных книг: и художественных, и по всем областям знания. На днях я была на самом крупном книжном Киевском рынке на Петровке. Сегодня 80 % павильонов там закрыты. А в 90-е там было не протолкнуться от народа. Мы с матерью обожали там бродить и никогда не уходили без покупок. Преимущественно это были книги российских издательств, в прекрасной полиграфии, иллюстрированные, смелые. Часто — книги, издание которых было немыслимо во времена СССР.

Наряду с книгами великим технологическим прорывом для нашей семьи был первый видеомагнитофон. Причем моя маман использовала его вовсе не для просмотра зарубежного переводного кино, а для записи все тех же познавательных телепередач, «Пресс-клубов», «Взглядов», интервью с интересными людьми.

Именно с книгами и видеомагнитофоном и камерой было связано мое удивительное попадание на телепередачу «Умники и умницы» в 1997 году. Ведущий передачи Юрий Вяземский дал задание ребятам из регионов — записать творческие видеосюжеты на тему ислама и Гражданской войны в США. Сама бы я на такое не сподвиглась, не веря, что я из нашей тьмутаракани могу попасть на телепередачу в Москву, но маман тематически меня нарядила, велела изложить письменно мои мысли по каждому из вопросов, а отчим все это снял на видеокамеру. Как ни странно, меня пригласили на передачу, которая была посвящена тому же исламу, Гражданской войне в США, а также великим композиторам. Темы были оглашены за несколько месяцев, и я очень серьезно готовилась, даже в школу не ходила какое-то время. Мать принесла мне в комнату горы книг, которые надлежало прочитать, а также горы пластинок с классической музыкой, которые надо было не только прослушать, но и запомнить, на случай если задание будет определить произведение и композитора по отрывку. Для моего мозга это было довольно ощутимое и масштабное насилие и «пережор». В авральном темпе проглотить количество информации, на усвоение которой по уму требовался год как минимум (учитывая мои стартовые познания по темам), было нелегко. И если с исламом и войной в США я худо-бедно разделалась, то классическая музыка очень туго ложилась на совершенно не привыкшие к ней уши. Особенно запомнился мне ужас перед произведениями Ференца Листа. Я все думала, как же мне эту какофонию запомнить, чтоб потом опознать, ведь музыка казалась мне абсолютно немелодичной, ни за что не цепляющейся в восприятии, не оставляющей никаких ассоциаций. Единственными композиторами, которых я смогла в итоге хоть как-то запомнить, были Гершвин, Верди, Бах, Бетховен и Моцарт. Немного Штраус. Биографии огромного количества композиторов разных эпох путались и перемешивались в голове, превращаясь в кашу.

Когда я приехала в Москву для участия в передаче, на первой же встрече с ведущим и членами Ареопага (жюри) я обозрела, как далеко мне еще топать в пути познания до уровня моих соперников. Дети были из лучших гимназий страны, московских лицеев, родители накачивали их головы знаниями чуть ли не с рождения, они говорили свободно не менее чем на двух языках… и тут рядом я, девочка с окраины Киева из одной из самых неблагополучных школ. Конечно, все три игры я проиграла, к тому же на дорожку мне не подфартило выйти на исламе, который я знала почти идеально. Выйти пришлось на Гражданской войне в США, и вопросы были для меня сложные. На игре, посвященной исламу, я успела заработать всего один «орден» с трибуны, хотя знала почти все ответы, но не успевала первой взметнуть руку. А на композиторах почти всю игру просто наблюдала и слушала, тема была мне все же не по зубам. Однако, несмотря на бесславный финал (подтверждающий закон, что невозможно впихнуть в голову за три месяца то, что учится годами), я очень рада, что познакомилась с умнейшим Юрием Вяземским. А в гримерке, где мне гримировали жуткую красную блямбу на лице (след от выжигания камфорным спиртом не в тему выскочившего перед эфиром прыща), удалось визуально познакомиться с Николаем Караченцовым, гримировавшимся в кресле напротив. Он даже подмигнул мне и что-то поддерживающее сказал, помнится. Конечно, это было событие — попасть в Останкинский телецентр, видеть на проходной людей, которых раньше видела только на телеэкране. Ну а у себя в школе по возвращении я некоторое время была звездой, и про меня даже написали в стенгазете, хотя это было мне неприятно и неловко, ведь я же не привезла никакой победы, разве что участие.