Коллектив авторов - Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости

Конечно, Толя — человек, покалеченный жизнью. Разумеется, он хлебнул лиха. Бесспорно, он — не ангел. Но чаша беспредельной звериной подлости, насколько я понимаю или надеюсь на это, его миновала. Он никого не убил и не «заказал». И не отмывал потом душегубства щедрыми пожертвованиями церкви и сооружением мемориалов своим жертвам. Слава богу, он выжил и не потерял человеческого облика.

Теперь уголовники старой школы, этакие синие от татуировок сектанты, похоже, доживают свой век. Новая техника слежения, должно быть, поставила точку на их ремесле. Еще раньше исчезли с лица земли бандиты-отморозки 90-х. И те и другие мутировали в новую, еще более опасную генерацию. Нынче слово «преступность» все больше употребляется с приставками «кибер» и «гипер». Короче, ушли в прошлое и малиновые пиджаки новых русских, и «малины на хате» старых уголовников. А Толя остался. Чему я лично очень рад.

Москва

Девяностые… Нас спрашивают: какими они были? Прежде всего они были эпохой перемен. Помните песню из фильма «Мэри Поппинс, до свидания!» 1983 года: «Он придет, он будет добрым, ласковым, ветер перемен!» Действительно, приближение перемен ощущалось во всей атмосфере предыдущих лет — его чувствовали и взрослые, и те, кто в 1990-м только закончил школу. Но когда песенка звучала в эфире сама по себе, в отрыве от фильма, лично мне, как и моей ровеснице-жене, эти строчки всегда казались непростительно наивными. Чтобы что-то изменилось всерьез, ветер перемен должен был стать ураганом. А ураганы добры и ласковы не бывают. Случается, правда, как в сказке Волкова, например, они приносят что-то хорошее тем, кто попал в их буйные объятия. Но в любом случае тот, кто оказался на пути торнадо, не может после этого остаться прежним, таким, как был.

И еще, пожалуй, для большинства тех, кто встретил девяностые в сознательном возрасте, это была эпоха падения: падение идеалов, падение авторитетов, падение нравов — и ощутимое падение уровня жизни.

Фактически, самые яркие воспоминания из тех, что появляются при упоминании о начале 90-х, связаны именно с «хлебом насущным». Нет чтобы с политическими событиями — ведь тогда, в 91—93-м, ломалась и вновь устанавливалась политическая система; не со свободой — даром что многие кругом и те, что лет на десять помоложе и лет на двадцать постарше, до сих пор уверяют, что именно то время было настоящим глотком свежего воздуха; и не с массовой культурой — хотя еще до 1995 года побывали у нас, например, многие популярные музыканты, которым прежде и мечтать не приходилось о выступлениях перед российской аудиторией, и тогда же было основано, например, большинство существующих по сей день телеканалов… хотя что они показывали, что продвигали, это уже другой разговор. Но нет, все-таки в первую очередь всплывают как раз «гастрономические» картинки. Может быть, дело в том, что в советское время продукты — основные, не самые «дефицитные» — были доступны в Москве практически всегда, и на их вкус и качество жаловаться не приходилось. И по сравнению с этим пустые полки в магазинах и талоны, как в военные годы, воспринимались как катастрофа.

Так что причина стойкости воспоминаний, вероятно, в резком контрасте с недавним прошлым. А еще — в чувстве глубокого, жгучего унижения от того, что наша страна, бывший «великий, могучий Советский Союз», сегодня не в силах сама себя прокормить. Нам внушали в тот период, что мы стали свободны от тупого гнета системы — и мы верили пропаганде, нам и вправду от души, искренне нравилось считать себя свободными. Только вот у этой свободы оказался откровенно тухлый вкус. Откуда такое странное, необъяснимое совпадение: что именно с приходом «свободы» рухнула в пропасть российская экономика? Почему, став «демократической», «вольной и независимой», наша страна оказалась перед необходимостью принимать «гуманитарную помощь» от сочувствующих нашим переменам американцев и клянчить транши у милосердно взирающих на наши бедствия европейцев из МВФ? Будто дети голодающей Африки, будто жители побежденного Берлина. Мы брали этот «гуманитарный груз» — муку, консервы, галеты… Но нам было стыдно. Унизительно и стыдно их брать. И горечь того позора первой трети девяностых останется с нами.

Да, девяностые были неоднородными. Вторую их половину даже можно назвать относительно благополучной. Хотя в течение всего десятилетия случались с людьми такие приключения, какие возможны были только в ту эпоху — ни раньше, ни позже.

Девяностые… Когда просят рассказать о прошлом, людям в большинстве случаев как-то не хочется вспоминать плохое. К тому же мы были тогда молоды, влюблены; казалось бы, воспоминания должны быть светлыми. Но если задуматься, находишь в девяностых только два положительных момента. Первый — эти самые молодость, влюбленность и свойственный юности оптимизм, второй же, что эпоха та — закончилась. Вот вроде бы Бог миловал: никто из нас, наших родных и друзей не участвовал в бандитских разборках, не стал жертвой лихих людей, не потерял квартиру, всерьез не голодал, не был вынужден встать в клетчатые ряды «челноков», нам даже посчастливилось работать по специальности. Но решительно нельзя согласиться с теми, кто сегодня считает, будто тогда в каком бы то ни было смысле жилось лучше, чем сейчас. Когда слышишь слово «девяностые», сразу и неизменно в душе возникает и повторяется как рефрен, как заклинание: «ЭТО не должно повториться НИКОГДА».

Видеосалон на улице Арбат, 1986 год

Очередь у фирменного обувного магазина «Ленвест», 1989 год

Повар кооператива «Телети» демонстрирует праздничный торт. Тбилиси, 1988 год

Солист популярной рок-группы «Наутилус-Помпилиус» Вячеслав Бутусов, 1988 год

Солист рок-группы «Кино» Виктор Цой, 1989 год

Генеральный секретарь ЦК КПСС, Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев открывает XXVIII съезд КПСС. Кремлевский Дворец съездов, 2 июля 1990 года