Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

Некоторые — как Олег Кашин — дописались до того, что предлагают европейцам осваивать наши пустоши и залежные земли. Предлагают даже берега Охотского моря, как адекватную замену берегам Ла-Манша, что заставляет задуматься: то ли в постсоветской школе из рук вон плохо преподают физическую географию, то ли в лице Олега пропадает гениальный квартирный аферист из тех, что могут впарить клиенту Ново-Косино за Остоженку.

Итак, будьте как мы, упраздните гражданское общество, выпустите шпану наводить порядок на воронежских улицах, наплюйте на суд и закон — и спасетесь. Не тычьте в нас пальцем в Страсбурге, и мы вас научим, как сделать из Парижа Ханкалу.

Ну что ж, в пропаганде нет запретных приемов, и на этом можно было бы успокоиться, если бы не вторая, более серьезная причина. В случае современных элит, паранойя — не тактическое лукавство, а глубинное психологическое расстройство.

Представьте, читатель, что вы зашли в комнату, посредине которой стоит чемоданчик, а в чемоданчике — миллиард американских долларов. И никто вроде не сторожит, не приглядывает — ни одной живой души рядом. Вы хватаете чемоданчик и утекаете с ним, проявляя максимум проворства. Все прошло гладко, но все же трудно представить, что у миллиарда не было хозяина. Проходит небольшое время, и ваше, на голову свалившееся богатство начинает мстить ночными кошмарами, а потом и бредом наяву. Ничего не помогает — ни горные лыжи, ни гольф-клуб, ни покупка нового «бентли» или там «Сибнефти» какой — везде мерещатся преследователи, международные прокуроры с ордером, кади с плеткой в руке, лимоновцы с тортами или архангел с огненным мечом. В воспаленном сознании мелькает спасительная мысль: надо, чтобы они все друг друга перебили, тогда, дай боже, и не доберутся до тебя. И рождаются концепции, организуются демонстрации, передвигаются праздники, рассылаются депеши, пишутся «Открытые письма людям Европы». Это гораздо опаснее, потому что паранойя, в отличие от пропаганды, не знает, где остановиться. К тому же она заразна.

Поэтому нам, истинным хозяевам того самого чемоданчика, стоит подумать о личной гигиене. Иначе подцепим и натворим дел. Ведь именно так — зачитываясь растопчинскими афишками и глядя, как улепетывает от пожара француз, Москву уже однажды спалили.

Кому нужна третья столица?

Когда моя будущая теща узнала от моей будущей жены о моем существовании, она воскликнула: «И откуда он, из Екатеринбурга? Боже мой, это же ужасное место, там одни ссыльные!» Нельзя сказать, чтобы она была совсем не права.

Поэтому я на эту реплику совсем не обиделся. Напротив, она помогла мне в поисках ответа на давно мучавший меня вопрос: почему мой родной город Свердловск-Екатеринбург довольно часто называли «третьей столицей».

Для чего вообще нужна третья столица? Две еще понятно: в конце концов у державного орла две головы. Но третья не предусмотрена. С третьей это будет не орел, а самый настоящий Змей Горыныч.

И почему именно Екатеринбург? Не Нижний, который больше, не Новосибирск, который глубже вдвинут в Азию, и даже не Самара, куда собирались эвакуировать правительство СССР в войну?

Только ли в магии чисел (три богатыря, три товарища, три охотника, три сказочных брата) дело? Имеем ли мы дело в лице третьей уральской столицы, установленной ровнехонько на границе Европы и Азии, с Иванушкой-дурачком, которого старшие братья вытолкали за порог, вручив ему царские косточки в мешке вместо хлеба да соли? И поскольку ничего другого за душою у дурака нет, приходится ему дурить со всей мочи, чтобы обратить на себя внимание общества. Ставить памятники Человеку-Невидимке, клавиатуре QWERTY и группе «The Beatles». Строить самый короткий и самый дорогой в стране метрополитен. Порождать на свет целые поколения странных художников, музыкантов, поэтов, драматургов и политиков. Пугать добрых людей своим неразборчивым выговором, своим ехидным и колючим юмором.

Кстати, по поводу этого самого уральского юмора, жестокого и беспощадного, вспоминается анекдот из жизни свердловчанина Преснякова-старшего. Когда его жена сильно увлеклась детективами и читала их один за другим, он взял за правило быстренько просматривать новую книжку, начатую женой, до конца, а затем писать карандашиком странице так на сороковой «Вдову отравил аптекарь». Такие вот мы негодяи.

Поэтому дело похоже не только в нуждах сказочной симметрии. Дело в том, что в стране, где ссыльных исторически всегда было много, понадобилась и специальная столица — Столица ссыльных, с совсем другими функциями, чем у имперского Питера или торговой Москвы. Место, куда ссылали не только и не столько людей, сколько невостребованные идеи, принципы, образы. Город, превратившийся в заказник всего невостребованного, непонятого, не пришедшегося ко двору — от архитекторов-конструктивистов, благодаря которым крыши домов Екатеринбурга, увиденные сверху, образуют надпись «СССР» и молот с серпом, до опального победителя, маршала Жукова, что устраивал в почетной ссылке октябрьские парады пышнее и красивее, чем в Москве.

Но невостребованное и не сумевшее господствовать всегда превращается в фантасмагорию. Все в нашей ссыльной столице придуманное и фантасмагорическое, начиная от Уральских гор, существующих только на карте, и кончая самыми современными в мире руинами недостроенной телевышки. Екатеринбург погружен в свою собственную призрачную историю, состоящую из фактов, каждый из которых звучит как выдумка, и выдумок, убедительных, как факты.

И в самом деле: ну какой еще город в России может похвастаться тем, что над ним сбили американский самолет? Что редактором городской газеты в нем работал президент Тайваня? Что на главной площади его пятнадцать лет возвышался совсем голый мужчина с внушительными гениталиями? Список екатеринбургских курьезов можно продолжать до бесконечности — это как разбирать антресоли, на которые лет десять никто не лазил.

В такой среде фантасмагория не может не стать нормой жизни. Однажды наш художник Шабуров (теперь половина «Синих носов») устроил себе похороны в день рождения — по всем правилам, с гробом, с теткой из салона ритуальных услуг, произносившей прощальное слово, с представителями общественности, с плачущими родственниками, с поминками, на которых покойник сидел за столом и пил водку с живыми. А почему бы нет? Ссыльный может себе все позволить, он уже как бы вне общества, и это дает ему небывалую свободу, которой не знают те, кто считают себя «вольными».

Фантомы Екатеринбурга неприметны. Они, как правило, не воплощены в гранит и камень, они живут лишь в сознании его жителей, поэтому невнимательному приезжему город может показаться на первый взгляд банальным, даже заурядным и надо потратить немало усилий, чтобы понять: это потому, что все, что видит в нем твой глаз — ненастоящее.