Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Его ви́дение мира — простое и прямолинейное: классовая борьба до последней революционной битвы, победа мировой революции несомненна, все это лишь дело времени и правильности действий лидеров.

То, что мы читаем про Америку, — чистая пропаганда: если бы у Америки все действительно было так хорошо, ей не нужна была бы революция, поскольку это был бы уже социализм.

Пролетариат, у которого дела идут хорошо, — это больше не пролетариат, и он больше не планирует революции.

Хотя и возможно, что в Америке в настоящий момент большее благополучие, — вскоре снова случится кризис, и революционная мысль выйдет на поверхность с еще большей силой.

Все эти метания промышленников в армию и генералов из Пентагона в промышленность во время войны несколько отбросило развитие назад. Но и все национализации и социальное законодательство — это не что иное, как искусственное продление жизни капиталистической системе.

Дело в том, что капиталист отнюдь не глуп.

Главное — склонить массы к программе революционной партии, сбросить режим эксплуататоров и лишить их имущества. Только тогда, когда революционная партия возьмет власть в свои руки, можно приступить к воспитанию большинства.

Классовая вражда очень важна для проведения революции и истребления ее врагов.

Правящий класс использует все средства в борьбе против пролетариата.

Почему пролетарий был сентиментален по отношению к своим палачам и кровососам?

Время гуманизма настанет после того, как появится настоящая цивилизация, когда отношения между людьми будут четко определяться обществом.

Мы вдвоем стояли у окна. Молодой зяблик подбирал мух, которых ему подкладывал малолетний убийца. Солнце не хотело заглядывать в тюрьму, только сбоку заливало светом оконную раму.

Социалисты предали революцию, говорит он монотонно. Социал-демократы — одни шпионы, штрейкбрехеры, купленные агенты и идиоты. Кто поверит, что капиталист сам добровольно отдаст завод рабочим?

И если его национализировать? Кто тогда владелец? Государство. Кто держит государство в когтях? Правящий класс!

Значит, это всего лишь уловка, обман рабочего народа. Все прочие буржуазные партии — естественные враги, ведь ими руководят представители правящих эксплуататорских классов.

Он не смог ответить на мой вопрос, где пролегают границы между общественными классами, ведь я видел в партизанах столько мещанских сынков и людей из крепких земельных хозяйств, а у белогардистов было много безземельных и рабочих.

Люмпен-пролетариат, — уточнил он.

Я завидовал ясности его мысли. Однако сам размышлял о сатирической повести: как в отсталой агрокультурной стране побеждает революция, возглавляемая диссидентами эксплуататорских классов против предателей-пролетариев.

У другого окна приходской священник рассказывал анекдот: одна женщина часто ходила в церковь; секретарь партии, увидев, как она идет ближе к вечеру в пустую церковь, незаметно следует за ней и прячется за колонной; он слышит ее молитву: «О, Мария, помоги мне! Дети голодные. Хоть две тысячи пошли мне!» Женщина уходит, а секретарь за ней, делает вид, будто случайно ее встретил, и дает ей тысячу динаров. Уходит, но потом замечает, что женщина идет обратно к церкви и заходит в нее, секретарь — за ней. Женщина стоит на коленях перед алтарем и говорит: «Огромное тебе спасибо, Мария, за посланные деньги! Только как ты их могла доверить этому мерзавцу секретарю, который мне отдал только одну тысячу, а другую украл себе».

Иеговиста мучил бывший партизанский курьер; он его спрашивал: «И ты не взял бы оружья в руки, даже если бы разбойники напали на твой дом, убили детей и на твоих глазах изнасиловали жену?» Иеговист — что нет, но попытался бы обороняться вручную. Какая разница — рука, нож, пистолет, кол, ружье, пушка? Иеговист оказался в тяжелом положении, особенно когда тот дал ему следующий пример: «Убийца пытается задушить ребенка — ты мог бы помешать, но нет, по своему учению ты не имеешь права взять оружья в руки, а голыми руками ничего не сделать, потому что убийца силен и вооружен — и ты тоже виновен в убийстве ребенка, собственно, ты тоже убийца!» Иеговист выкручивался, как мог, в результате нашел спасение (как все однозначные люди) в формуле учения — Священное Писание говорит (глава такая-то, строфа такая-то): «Все, кто возьмут меч, от меча и погибнут».

Священник уже перешел на теологические истины, «истина только одна — в Боге, и она неизменна» ( veritas ипа in Deo et immutabilis — хотя он понимал, что никто латыни не знает, всегда вплетал латинские фразы, которые потом переводил и объяснял; социалистические политики и экономисты тоже любят произносить фразы, которых ни одна живая душа не понимает, кроме них самих, — только потом они своих изречений не переводят для народа на родной язык; они очень любят сыпать иностранными словами, некоторые из которых — старые с новым значением, а другие — заново сложенные, понятные только нескольким посвященным; у комиссара партизанского отряда, куда я попал поначалу, была тетрадь иностранных слов, которые он заучивал наизусть; однажды он мне ее показал; посмотрев, я заметил: «Здесь ужасно много ошибок, хочешь, я их тебе исправлю?» — «Не надо, — сказал он, — я их уже так выучил». Так же и с «media latinitas» [48] Средняя латынь (лат). деревенских служителей алтаря. Во всяком случае — для слуха, привыкшего к Овидию и Цицерону.)

Приходской священник и иеговист были более враждебны друг к другу, чем оба вместе — атеисту учителю. Это тоже типично.

Цыган обидел «шупо», потому что перед ним взял порцию обеда, и они ругались весь божий день; в приступе гнева бывший немецкий полицай воскликнул: «Прав был Гитлер, что уничтожал цыган. Только мало!»

В это время равномерно сотрясалось кабинка сортира — убийца, обожавший резать поросят, там онанировал, нарочно утрируя, чтобы все знали, какой он крепкий мужик. Когда он вышел, то свалился на постель и, громко сопя, отдыхал. Спекулянт из-за этого начал рассказ о своей половой жизни, бывшей также абсолютной спекуляцией:

«Мне кажется глупым сдерживать самого себя. Но еще глупее — растрачиваться ради бабы. Некоторые, сверху на бабе, делают вид, что кончили, и еще раз, и еще, покуда на самом деле не кончат — только чтобы баба сказала — „он меня трижды подряд!“ Осел! Что ему с этого? Моего ученика помощник подучил сделать вид, что вспрыснул, и, незаметно плюнув в руку, схватиться за член, чтобы баба подумала — ага, вспрыснул — и снова на нее, потому что это возвышает мужчину в глазах бабы. Я плевал на то, что баба про меня думает! Я бабе во время секса говорю, что я ей подарю, и она из кожи вон лезет от страсти, ведь все равно, если потом забудешь про обещания. Одну совсем молодую я довел до экстаза, рассказывая ей, какие платья я привезу ей из Италии, а какое белье! Она была готова сделать мне все, что я хотел. Какое дело бабе, насадишь ты ее три раза или один, или у тебя струя, как у ястреба или как у червя! У хлюпиков забрать — гордецам отдать!»