Грим - Приключения в приличном обществе

Посещение клиники мной уже было изложено. Я убедился, что Каплан с Толиком обосновались там. И решили, видимо, что со смертью их главаря задание не отменяется, а деньги, на которые не теряли надежды, удобнее разделить между собой.

Появление же близнецов испугало Еву. Они могли видеть ее в логове Леопольда и опознать. Пришлось поспешно покинуть этот приют.

Обосновался я в Мамоновском особняке, тайком от соседей, удостоверившись в том, что преследователи его не посещают, а милиция, вынеся мебель, на том успокоилась.

Меня тревожил, конечно, вопрос, долго ли еще Еве прожигать мою жизнь. И как вернуть в личное пользование свой природный организм. Но это случилось само собой. Вероятно, разгоравшаяся во мне страсть к графине побудила вернуться назад мой блуждающий разум. Других объяснений я этому не нахожу. Я помню, как уснул в Евиной спальне, а очнулся в нумере.

Я был даже рад, что Маргулису удалось вычислить нашу взаимосвязь. И найти впавшую в детство куклу до того, как она высохла от истощения.

- Стало быть, всё, ваше приятное превосходительство.

- Насчет превосходительства вы не очень ошиблись, - сказал мне Маргулис. - Особенно учитывая то, что никакого падишаха не существует. И единственный, кто это знает - я.

- А значит...

- А значит, что я и есть непосредственный руководитель этой гребаной администрации.

Что ж, этот человек своего добился. Хоть и антинаучным путем.

- А с Кузьмой мы еще поработаем, - сказал он. - Заменим весь народ куклами. Этакий маленький ручной народец, послушный в наших руках. Их уже и сейчас предостаточно. Не поймешь, где абориген, а где кукла.

Женщина встала.

- Что ж, мне пора откланяться. Да и вам вертеть вертепом пора. Хотя думаю, что нужно вам закругляться и в следующей главе ставить точку.

- Я буду вам благодарен, - успел сказать я, - если вы не будете вторгаться в мой вертеп. Со своей стороны торжественно обещаю не вторгаться в ваш.

- Хорошо, - сказала женщина. - Я вам то же обещаю. И тоже торжественно. И исчезаю из вашего навсегда. Всего хорошего, маркиз... гхм... Карабас.

Черт побери, сейчас мне никак не удавалось отождествить ее с Маргулисом. Может, я спал, и привиделось? Может, легкий гипноз с ее стороны?

Графиня всхрапнула и продрала глаза.

Когда я выбежал во двор, броневик уже завел мотор и отчаливал.

Жизнь начинается и кончается вопросительным знаком. Как в испанском синтаксисе вопросительное предложение заперто ими с обеих сторон. И мы, озабоченные прохожие, бредем, претыкаясь о знаки препинания, из ниоткуда в никогда.

Сейчас, в поздней действительности, формы и формулы жизни все более занимают меня. Я могу часами наблюдать, например, паука, живущего в своей сети, которая есть для него центр мироздания. В отличие от человека, он хозяин своей паутины, тогда как мы безнадежно запутываемся в своей.

Но смерть жестокой железной рукой рвет и его сеть. Бросает его под каблук - он так и не знает, отчего умер. И если жизнь дается нам столь легко и отнимается так просто, значит, это не самое ценное, что у нас есть.

Я, друзья, все еще верю в бессмертие. Но в бессмертие лучшей части нашей души. И поэтому ради цельности нашего будущего существования, надо стремиться быть лучше. Я хотел взрастить своё древо любви. Но, как выяснилось, формула любви и формула смерти не очень различны. Как геном обезьяны и человека. Разница в том, что любовь этот мир покидает первой, а смерть остается при нас навсегда. И наверное, лучшее во мне уже вымерло. Переселилось туда, где жив Бог.

Пора и мне закругляться с этим произведением, а не блуждать до тех пор, покуда этот роман с извилистой сюжетной линией сам найдет свой конец. А то разрастется в такой чемодан, что и ключ к нему не подымешь. Так навсегда и останется герметичной вещью в себе, недоступной для понимания.

Но эта недетская литература обладает свойством подменять собой автора. Словно математик и математика поменялись местами, и уже не я оперирую формулами любви, смерти, а эти две формулы, взяв меня в скобки, пытаются привести к нулю. И вот вдруг обнаруживаю, что я, исчеркав кучу черновиков, вычерпав все чернильницы, исписался и теперь пуст. Что источник речи иссяк, и я, косноязычный, как Моисей, мыча, грожу кулаком одурачившему меня тексту. А жизнь перестала меня интересовать, как перестанет интересовать и вас.

Я еще мог бы из своего нынешнего запределья придать этой книге кой-какие специальные свойства: вновь открытые ракурсы, невозможные в вашем мире подвохи, магические чары или черты. Но это будет незаконным вторжением в текст. И неучтиво по отношенью к читателю.

Да, пока не забыл, напоследок хочу кое-что исправить. Как-нибудь кое-кого отблагодарить. - Маша и Миша! Властью, данной мне авторством, объявляю вас мужем и женой. Живите долго и счастливо. Пусть все ваши ничтожные мечты сбудутся. Прошлые ваши браки можете считать недействительными.

Что-то стало твориться с пространством. Время изменило темп. На моих глазах прошло лето, осень, за моей спиной - век. Там, за периметром моего камерного существования, все время что-то происходит. Взрываются автомобили, меняются приоритеты, дорожает бензин. Люди в стороне от меня играют в славу, богатство, власть. По ту сторону - Россия, которая меня потеряла. Которая не догадывается про меня.

В то же время в мире становится все тесней. Пространство суживается, исчезают гектары, кварталы. Так, за одним из окон исчез привычный пейзаж, а его место заняли пятиэтажки, которые раньше отстояли километров на пять.

Я желал бы, чтобы и графиня исчезла совсем. Ее прелести безнадежно испорчены, хоть она и пытается бороться с увяданием, снимая кожу и гладя ее утюгом. Она все больше превращается в образ смерти - костлявая, косматая, косая, с трещиной через лицо. Нога ее окончательно съежилась. Яга обзавелась клюкой и с помощью сего подспорья еще бодро скачет по комнатам, полусъеденная старостью, полуженщина - полусмерть. Эта неравнобедренная графиня опять воспылала страстью ко мне. В ее-то прикольном возрасте? Ее некогда развесистые омеги спали на нет. Да и полно, женского ли она полу? Обостряется чувство юмора, едва вспоминаю о ней.

Она, триждыдряхлая, надевает на себя всё кокетливое и в таком сексапильном виде порхает, порхает передо мной. Врубая спецмузыку - как правило, это какой-то помойный панк.

- Хотите спать со мной вечно?

Боже, храни графиню, эту старую блядь.

Нельзя позволять им доживать до такого возраста.

Меня она называет то Руслан, то Ратмир. Я ее отождествляю с Наиной в последней ее четверти. В первой было гордая собой краса - помните? Умела ловко обращаться змеей. Все это, конечно, сказки Пушкина, но постель ее полна чешуи, пол в спальне усыпан ею. Чешуя липнет к одежде, растаскивается по всем комнатам, я нахожу ее в супе, на рояле, в саду.