Грим - Приключения в приличном обществе

- Шипами и терниями засадил сей Сад садовник-садист, - вздохнул Маргулис. - Садовника мы прогнали, тернии выдернули, шипы обратили остриями внутрь. Теперь даже голыми можно гулять. В костюме от Кадмона. Вы чувствуете, как Сад поглощает злобу и выделяет любовь? Надеюсь, этот наш опыт с шипами и терниями подхватит весь земной шар. Если вы понимаете, что я имею в виду.

- Так называемые добродетели? - спросил я, зная уже кое-что из его программы.

- Именно. Дуракам добродетели ни к чему.

Единственная роза, расправив шипы, росла в уголке укромно, чувствуя себя не в своей компании. Даже растения сторонились ее.

- Обратите внимание на Древо Познания, - продолжал нашу экскурсию мой гид.

Дуб с крупными тяжелыми желудями княжил над мелкой порослью. Маргулис указывал именно на него.

Дуб был снабжен мемориальной табличкой, на которой значилось, что это дерево является памятником старины, так как в 1918 году на его ветвях кого-то повесили.

- А еще, - доложил Маргулис, - на этом дубе однажды колдун повесился. Повисел, повисел, спрыгнул, да и пошел прочь. Только его и видели. Со временем, - добавил он, - на этом древе мы будем вешать невежд.

- Почему Древо Познания? - спросил я, не зная, как связать в своем уме эти толстые желуди и стремленье к познанию, присущее всякому мыслящему существу.

- Существует легенда, - сказал Маргулис, - что Бог сотворил Адама по подобию своему. А потом и Еву сотворил из ребра его, но ее подобие было далеко не таким полным. Поэтому Он, сотворив их, размножаться им не велел. Они слепо следовали веленью Его, и даже не обращали внимания друг на друга, покуда однажды сам Бог, наскучив их послушанием и невинностью, не послал им со змием яблоко. Это окаянное яблоко и решило все. Адам так и набросился на нее, отведав сей блядский плод.

- Лучше бы Он им лимон прислал, - сказал ему я

- Но согласитесь, даже с лимоном во рту, слово секс звучит, тем не менее, сладостно.

- Однако почему все-таки Древо Познания? - настаивал я, не найдя ответа в его легенде.

- Ах, да, я и забыл. Да ведь именно под древом познанья он и познал ее. Знаете, что я думаю, глядя на эти плоды? - вдруг сказал он, уставившись на крупные желуди. - Случись вдруг опять революция, верх снова одержат большевики.

Мне в эту минуту он показался очень искренним. О революции, как только о ней заходила речь, он всегда говорил увлеченно и горячо, хотя и старался в присутствии посторонних сдерживаться. Было видно, что эта мысль, как червь в яблочном чреве, давно тревожит его, грызет изнутри, идет своим беспросветным путем внутри него, ищет выхода. А может этот маленький, но деловитый червячок - настойчивый, ненасытный, трудолюбивый - вырос уже до змия, заняв весь его череп, так, что другой мысли не осталось и места? Последнее сравнение показалось мне очень удачным.

- Те, кто имеет деньги и власть, навязывают миру свои правила. По какому праву? Мы будем отсюда навязывать свои. И в городе уже ощутимы флюиды влияния. Но это всего лишь капля безумия на ведро их житейской мудрости. Мэр практически в наших руках и скоро без нас ни шагу. Сам только и знает, что обещания раздавать, да нужным людям Машей подмахивать. Ведь никто бездельников и дураков на работу брать не хочет. Поэтому гуманное правительство использует их на государственной службе.

Он полагал, что революционная ситуация назрела давно. Ибо семь симптомов, предшествующих свержению режима уже налицо. По моей просьбе, он перечислил их.

- Низы уже не хотят по старому, верхи же без этого обойтись не могут. Я имею в виду государственное насилие. Подавляющее сексуальное большинство находится под тяжким гнетом кучки ненасытных насильников. Взять хотя бы наш монастырь...

- У нас тута тоталитаризм, - сказал Птицын, ловко устраивая себе гнездо из ивовых прутьев и стеблей камыша. До этого он, словно синяя птица, всё с ветки на ветку порхал.

- Вот-вот. Кстати, Птицын, откуда у вас такой красивый синяк?

- Это мы с Вертером в крестики-нолики играли, - охотно объяснил Птицын. - Он мне крестик - я ему нолик, он мне крестик - я ему нолик, он мне по морде - а я его шваброй наотмашь бац!

- Ты Вертеру особенно не груби, - счел нужным заступиться Маргулис. - Он безответно влюблен, его пожалеть надо. К сожалению, ссоры на нервной почве у нас не редки, - обратился он вновь ко мне и продолжал так. - К сожалению, вседозволенность в наше время переходит всякие границы.

- Но позвольте, - сказал я. - Мне кажется, что сексуальная вседозволенность и является частью вашей программы.

- Ах, как вы неправы! - едва ли не вскричал он. - Мы за сексуальную свободу, за прогрессивный секс, ничего общего со вседозволенностью не имеющий. Это вселенское свинство, именуемое вседозволенностью, мы, придя к власти, первым же делом укоротим. Например, ледорубы и ломики для колки льда запретим безотлагательно. Нарушителей будем уничтожать как политически, так и меры социальной защиты к ним применять. Отсюда - необходимость в совокуплении политической и половой проблем, сведение воедино социальных и сексуальных нужд. И это третий признак революционной ситуации. Существование очагов напряженности, подобных нашему, где концентрация эротической энергии (оргона) столь высока, что способна возбудить весь регион, является четвертым признаком. Страна, таким образом, находится в интересном положении, сама не замечая этого симптома (пятого по счету), как впервые залетевшая девица иногда не понимает, что происходит с ней.

- Есть еще симптомы? - подстегнул его я, поскольку он надолго задумался.

- Сексуальная детерминация, - подсказал с дерева Птицын.

- Да, социальное все более детерминировано сексуальным, и это я могу доказать, если хотите. Так сколько же мы насчитали?

- Шесть, - сказал я.

- Седьмой я забыл, к сожалению. Выскочило из головы на волю. Но непременно когда-нибудь вспомню и вам скажу. Вы, Птицын, не помните седьмой симптом?

- Не-а, - отозвался Птицын, тщательно, словно в подполье, маскируясь в своем гнезде.

- Он там жить собирается? - спросил я.

- Нестись хочет. Давайте отойдем. Это бывает для него мучительно.

Мы отошли. Мне пришла в голову мысль, нельзя ли этой революционной ситуацией воспользоваться в своих целях.

- Когда планируете начать? - спросил я.

- Сексуально-экономическая ситуация как раз вполне подходящая. Остается дождаться благоприятной фазы луны. Но непременно начнем уже в октябре.

Сегодня какое? Я попытался вспомнить число, но в голове все настолько перемешалось, что все числа начисто выветрились. Я был уверен лишь в том, что месяц - октябрь. Значит, вот-вот.

- Нам даже ничего не надо выдумывать заново, - продолжал Маргулис. - Опыт двух революций - Октябрьской и Французской нами заимствован и переосмыслен. Ошибки учтены. Все французские лозунги - хотя они и с прононсом - подходят и нам. Но то, что француз произносит себе в нос - мы говорим открыто. Сексуальная свобода! Сексуальная справедливость! Сексуальное равноправие! Как видите, теоретическая часть вам довольно знакома, не правда ли? И состоит в ближайшем, почти плагиативном родстве с той, что известна из курса истории. Но мы в этом деле и не претендуем на оригинальность. Широким массам нас так проще понять.