Анна Лихтикман - Поезд пишет пароходу

— Господи, как они так живут? По восемь человек в маленькой квартире, йоу… Не понимаю, как они не свихнутся.

— А в армии как живут, в казарме?

— Армия — другое дело. Я помню, как это выдержал. Я тогда просто сказал себе: «Приготовься, это будут хреновые три года».

— А эти просто сказали себе: «Приготовься, это будет хреновая инкарнация».

Я не приглашал никого в свою новую квартиру, чтобы у гостей не возник подобный вопрос: «Господи, как ты так живешь?» Я до сих пор не разобрал вещи, и у стены громоздились ящики. Я уходил из дома утром, а возвращаясь, сразу валился в постель. Брал работу на выходные. Вне агентства я просто не существовал, и если «Красная корова» была космическим кораблем, везущим солдат на новую планету, то я был из них самым преданным и бескорыстным.

…

Бывали дни, когда Ури почти заболевал от напряжения из-за своей ипотеки: мог целый день зависать на телефоне, уточняя условия соглашений с банком, а потом, словно спохватившись, всматривался в лица наших двух секретарш, то и дело бегающих туда-сюда с бумагами. Одна из них — кургузая тетка — всегда выходила из кабинета Амоса, согнувшись и растирая себе плечи, как бывает выбегают из холодной воды.

— Что там? Что-то происходит? — обеспокоенно спрашивал Ури.

— Происходит! Брррррр! Там у него Северный полюс, я замерзла.

Холод, по ее словам, струился из-под двери Амоса, и, стелясь над полом, как туман из знаменитого фильма ужасов, проникал в приемную, медленно окутывая ее ноги. Как-то раз я заметил, что она сидит за столом в толстых шерстяных носках.

…

На второй месяц полета к пустой планете «Красная корова» совершила успешную стыковку с продюсерским центром «Маджента». Теперь наши совещания выглядели немного по-другому.

К нам зачастили двое: веселый дядька, всегда одетый в детскую футболку с картинкой на круглом животике (он был декоратором), и высокая девица в черных, низко сидящих брючках, из которых неизменно торчали полоски стрингов. Мы с Ури между собой называли ее Пупок.

— Давайте развесим везде канаты и веревочные лестницы, — говорила Ирис.

— О-БАЛ-ДЕН-НО! — произносила Пупок с очень серьезным и потрясенным видом.

— Только вот боюсь, не будет ли это смотреться дешево, как в детской передаче на первом канале, — рассуждала Ирис.

— Думаю, они будут выглядеть красиво, если сделаем их, скажем… ярко-синими! — говорил коренастый.

— А-ФИ-ГЕН-НО! — произносила Пупок.

— Может, запустим туда попугая, кричащего «Пиастры»?

— Нет, он будет гадить.

— Тогда давайте сделаем так: гимнастка в птичьих перьях будет работать на канатах, она как бы будет попугай.

— О-БАЛ-ДЕН-НО!

Несколько дней мы всерьез рассматривали идею огромного аквариума, где будут плавать рыбы и гигантские черепахи. Но Амос в конце концов от нее отказался. Рассказал нам, как на биеннале в Венеции один художник задумал выставить плывущего слона. Сделали гигантский аквариум, но слон не хотел плавать. Его пытались мотивировать, кидая в воду половинки арбузов, но все бесполезно.

— А жаль, хорошая была идея, — мечтательно добавил он. — Вы видели плавающего слона? Словно медленно идет в воде — потрясающее зрелище. — Амос с улыбкой уставился куда-то вдаль, словно там сейчас проплывал слон. В этот момент я случайно заметил взгляд Ирис, направленный на него, и все понял. Она, видимо, давно уже любила Амоса.

Теперь я по-новому все увидел. Когда мы неопасно шутили на кухне над директорскими причудами, по ней ничего не было заметно: и голос ее не менялся, и шутила она не меньше нашего, но изменялось лишь одно: дыхание. В нем появлялся едва заметный сбой. «Неровно дышит» — удивительно точное выражение.

…

Амос вернулся из заграничной поездки, и теперь мы сползались на кухню, на традиционную дегустацию бельгийского шоколада из дьюти-фри. Когда я зашел, он показывал всем небольшую яркую коробку. Директор часто привозил разные дизайнерские штуки для офиса и демонстрировал нам Суперточилку для карандашей или Суперкастрюльку для варки спаржи, которую, впрочем, никто никогда не собирался варить.

— Открой! — Амос протянул коробку Ирис. Она открыла, достала оттуда что-то завернутое в бумагу и развернула. Показался странный предмет, сделанный, кажется, из полупрозрачного мягкого силикона ярко-зеленого цвета и напоминающий по форме обкатанный морем несимметричный камень.

— Ой… Это что?

— Потрогай!

Ирис стала было вынимать странный предмет из упаковки, но он вдруг выскользнул у нее из рук и, подпрыгнув, упал на стол. Она попыталась взять его снова, но зеленая штучка выскользнула опять.

— Да что с тобой сегодня? — сказал Амос. — Просто возьми его. Ну!

Я протянул руку, чтобы подать ей странный предмет, но у меня тоже ничего не вышло.

— Ладно уж, открою вам секрет, — сказал Амос. — Это Бесполезная Неуловимая Фигня. Ее невозможно взять в руки, если не захватишь с нужной стороны. Она из особого пластика; там они как-то рассчитали упругость и фактуру, чтобы выскальзывало. Дизайнерская шутка.

Потом Амосу позвонили, и он ушел, а мы втроем все еще пытались ухватить тот кусочек. Ури поддел его картонкой и бросил мне, я поймал в подставленную горсть. Мы перебрасывали эту штуку один другому, словно горячую картофелину. «Лови!» — я, словно бывалый теннисист, сделал плоскую подачу в сторону Ирис. Предмет отскочил в угол, куда-то между столом и холодильником. Мы полезли под стол, стали его искать, шаря руками по полу. И тут я увидел, что Ирис плачет.

…

— О-БАЛ-ДЕН-НО!

Я вздрогнул и обернулся. Я даже не заметил, как сзади подошли Амос и Пупок (лиловые стринги, сиреневые брючки). С утра, по просьбе Ирис, я искал в сети подборки старинных гравюр с кораблями. Планировалось увеличить их и напечатать на огромных полотнищах-парусах, которые решено было развесить в холле. Пупок поощрительно улыбалась осьминогу на моем экране, он обхватил своими щупальцами нежный и хрупкий парусник.

— У Даниэля множество прекрасных идей, — сказал Амос. — Одна из наших площадок будет на пляже. Представляешь, он придумал устроить там альтернативную красную дорожку. Постелим ковер прямо на молу; можно будет пройти до конца и прыгнуть в воду. Народ, надеюсь, будет фотографироваться. Вот это, я понимаю, — праздник!

— А-ФИ-ГЕН-НО!

Я ни разу не видел, чтобы Амос водил кого-то по агентству, показывая все наши чудеса.

— Почему он показывает ей все, словно она какой-нибудь деловой партнер? — спросил я Ури, когда мы, как всегда, вышли на перерыв.

— Потому что она уже-таки партнер, хоть и не совсем деловой, — заржал он.

— Бедняга Ирис, — сказал я, но вдруг спохватился, что обсуждаю с Ури то, что случайно подсмотрел. Ури откинулся на спинку скамейки и потянулся — он, кажется, и сам все замечал.