Анастасия Петрова - Последняя треть темноты

— Опять пропало?

— Да. И у него новый бзик.

— Какой?

— Говорит, операция теперь не нужна. Мир пришел в гармонию.

Литург в белой альбе стоял спиной к залу, лицом к алтарю, и прихожане пели:

Литург повернулся лицом к залу. Люди встали. Осенив зал крестом, литург сказал: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь». И люди ответили: «Аминь». Раскинув руки, литург на одной ноте пропел: «Господь да прибудет с вами». И прихожане ответили: «И со духом твоим».

— Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь для того, чтобы прославить святое имя Божье, возблагодарить Бога за все милости, милосердие и благодеяния его, которые он щедро являет нам каждый день и каждый час нашей жизни. В начале нашего богослужения мы приготовимся к причастию, к которому Господь призывает только тех, кто очистил сердце свое от греха. Поэтому сейчас каждый из нас припомнит свои грехи и прегрешения, совершенные за всю жизнь и за последнее время, и принесет Господу достойный плод покаяния, помолившись покаянною молитвой.

Литург снова повернулся к алтарю и встал на колени:

— Всемогущий, вечный Бог! Я бедный грешный человек, рожденный от греховного рода, который с отцами своими многообразно согрешал перед Тобою, не возлюбив Тебя больше всего и ближнего своего как самого себя. Своими мыслями, словами и делами я преступал Твою святую волю, за что вполне заслужил Твой справедливый гнев и наказание. Но у Тебя есть милость и прощение для тех, кто хочет прийти к покаянию, сердечной вере и надежде на бесконечное милосердие и защиту Иисуса Христа. На эту благодать я уповаю и в надежде молю Тебя: будь ко мне благ и милостив и по обетованию Твоему даруй мне прощение всех грехов во имя Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, Господа нашего. Аминь.

И люди запели: «Господи, помилуй! Христос, помилуй! Господи, помилуй!»

Литург встал с колен, обернулся к залу:

— Если ваше покаяние было полным и искренним, твердо ответьте «да».

И пока прихожане громко произносили «да», Саша медлила, раздумывала, взвешивала «да» и «нет», не понимала, зачем пришла в лютеранский собор, она ведь просто хотела побродить по Васильевскому острову.

— На основании вашего обетования, я как призванный и посвященный служитель Церкви возвещаю вам отпущение грехов во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Литург вновь осенил зал крестным знамением и повернулся к алтарю:

— Да будет имя Господне благословенно ныне и вовек.

И хор запел:

На какое-то время Саша будто впала в беспамятство. Прихожане то вставали, то садились, то снова вставали, то пели, то умолкали.

Саша услышала, как после коллекты литруг прочел фрагмент из «Послания к Римлянам»:

Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев? (говорю по человеческому рассуждению).

Никак. Ибо иначе как Богу судить мир?

Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника?

И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим?

Праведен суд на таковых.

Итак, что же? имеем ли мы преимущество?

Нисколько.

Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Эллины, все под грехом, как написано: нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного.

Гортань их — открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их.

Уста их полны злословия и горечи.

Ноги их быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира.

Нет страха Божия перед глазами их.

Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом, потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех.

Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки.

Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем.

Затем Саша снова задумалась о своем и очнулась, когда помощник литурга стал ходить по залу с красным бархатным кошельком, похожим на прикрепленный к двум деревянным палкам мешок. Он собирал пожертвования, пока люди пели очередной гимн, а литург готовил причастие. Саша пошарила в карманах. Мелочи не было. Отдавать тысячу она не собиралась. Когда человек в альбе остановился напротив Саши, она отвела глаза, но служитель Церкви не шелохнулся. Несколько секунд Саша помедлила. Наконец, все-таки посмотрела на человека: он был подстрижен под горшок и явно косил под Лютера; Саша представила себе, ка к за ужином, посверкивая недобрыми голубыми глазами, он набивает свои багровые толстые щеки грязными сторублевками, пробует бедность на вкус, не может прожевать и выплевывает, дрожащими пальцами пересчитывает, прячет в шкафчик под замок — от жены или от детей — чужие грязные деньги, может быть, чьи-то последние деньги, деньги, которые он потратит, наверное, на что-то хорошее, на семью, на лекарства, на еду, одежду и путешествия, но от которых его в тайне будет тошнить и за которые кто-то будет презирать его больше всех на Земле. Человек ждал, пока Саша думала, словно прислушивался к ее мыслям, потом вдруг осклабился, приподнял кошелек и с силой тряхнул им прямо перед Сашиным носом так, что пыль полетела в глаза. Еще несколько секунд дьякон стоял неподвижно, а Саша представляла, как она толкает его, как он падает, как она одной ногой прижимает его к полу и плюет прямо ему в лицо. Голова закружилась невыносимо.

Литург призвал прихожан к причастию, и Саша вместе с другими опустилась на колени — на бархатную приступочку перед алтарем.

— Тело Господа нашего Иисуса Христа, за тебя ломимое. Хлеб сердце человека укрепит, — сказал литург.