Элиф Шафак - Три дочери Евы

Азур по-прежнему жил в доме с эркерными окнами, из которых был виден лес. Выращивал в маленьком огороде овощи и пряные травы, общался только с самыми близкими старыми друзьями. Все так же любил готовить. Ему нравилась такая жизнь, спокойная и размеренная. За эти годы у него сменилось несколько возлюбленных, но его больше не волновало, имеет ли женщина, с которой он делит постель, какое-либо отношение к университету. Как это ни парадоксально, публичное бесчестье не только отнимает у человека его положение в обществе, но и освобождает его. Да, он был свободен, как птица, и почти так же беззаботен. Хотя птиц вряд ли можно назвать свободными, ведь они заложники своих инстинктов, да и забот у них тоже хватает.

Время от времени ему поступали звонки или электронные письма от журналистов с просьбами об интервью или от студентов, которые хотели написать курсовую по его книгам. Одних он принимал, другим отказывал, слушая исключительно свою интуицию. Вначале он решительно пресекал любые попытки проникнуть в его личное пространство, не сомневаясь, что, сколько бы времени ни прошло, всех в первую очередь будет интересовать тот скандал. И даже если в интервью журналист об этом не спросит, в самой статье обязательно упомянет, что еще хуже. Поэтому он долго отказывался от любых контактов с прессой. Однако подобная закрытость только еще больше подогревала интерес его читателей. У него была своя, преданная ему аудитория, не пропускавшая ни одной его строчки и разделявшая все его мысли. Как подметил кто-то из журналистов, среди опозоренных мыслителей всех времен он был самым уважаемым.

После смерти Спинозы он решил не заводить другую собаку. Однако судьба распорядилась иначе. В день его рождения у дверей дома появился двухмесячный щенок румынской овчарки с золотым бантом на ошейнике – подарок Ширин. Толстый, мохнатый увалень, белый с серыми пятнами пес отличался умом и спокойным нравом, как и все пастушьи породы, выведенные специально для гор. Азур счел, что его новый питомец достоин носить имя румынского философа, прославившегося своими мрачными взглядами на Бога, да и на все остальное тоже. К тому же это вполне соответствовало его нынешнему настроению. Так что на прогулках его теперь сопровождал Чоран.

В тот день на пороге его дома появилась Ширин, с огромным животом и полыхающими румянцем щеками. Беременность делает некоторых женщин похожими на святых, и Ширин относилась к их числу. Если только бывают святые грешники.

– Ты ведь придешь? Только не говори, что нет! Иначе я учиню здесь настоящий разгром! – заявила она, постукивая по столу ярко-зелеными ногтями.

Ширин достигла немалых успехов на научном поприще. После того скандала она перевелась в Принстон, откуда писала ему почти каждый день. Вернувшись, она стала преподавать в колледже, где когда-то училась сама. Все эти годы они оставались добрыми друзьями, несмотря на разницу в возрасте и укладе жизни. Возродить прежние отношения никто из них не пытался, и это было правильно, как он считал, хотя и грустно. Он чувствовал, что стареет.

– Послушай, это ужасный человек. Расист. Гомофоб. Исламофоб. Бедную Мону удар бы хватил. Стыд ему неведом. Утверждает, что его устами говорит сам Бог.

– Распространенное явление, – улыбнулся Азур. – Я к таким привык.

– А я нет! – вздохнула Ширин. – Ну пожалуйста, приходи!

– Милая, но чем я могу помочь? – пожал плечами Азур. – Неужели ты думаешь, мое присутствие что-то изменит, тем более для него? Я ведь теперь кто-то вроде изгоя, ходячий позор. К тому же я больше не принимаю участия в спорах о Боге.

– А вот в это я никогда не поверю, – покачала головой Ширин. – Приходи, умоляю.

После ее ухода он налил себе чая и сел за кухонный стол. Солнечный луч, пробиваясь сквозь листву росшего за окном платана, бросал на его лицо кружевную тень, подчеркивая точеные черты. Перед ним лежала местная газета, развернутая на странице, где была помещена статья о голландском богослове, известном своими непримиримыми взглядами на ислам, беженцев, однополые браки и состояние современного мира. Он утверждал, что имеет прямой доступ к Богу, словно они были членами одного привилегированного клуба. В течение почти двух столетий Оксфордский союз приглашал выдающихся ораторов со всего мира – как традиционных, так и спорных взглядов. Но никто не помнил, чтобы один человек вызывал такую шумиху.

Азур поднял чашку. На фотографии голландского ученого остался круглый след, напоминающий нимб. Вылитый святой, подумал Азур. Потом, подчинившись внезапному импульсу, схватил куртку и ключи от машины.

Через двадцать минут Азур уже подходил к зданию Оксфордского союза, которое четко вырисовывалось на фоне хмурого неба. У входа стояла группа студентов с плакатами, выражающими протест против лектора и требующими его немедленного изгнания с территории университета.

Один из студентов подошел к нему. По виду первокурсник. Разумеется, он понятия не имел, кто перед ним.

– Мы собираем подписи под петицией против этого урода. Подпишете? – Он говорил с едва заметным акцентом.

– Не поздновато ли? – усмехнулся Азур. – Через десять минут он начнет свое выступление.

– Не важно. Если мы соберем достаточно подписей, в следующий раз Союз хорошенько подумает, прежде чем приглашать таких типов. Кроме того, мы намерены ворваться в зал и прервать его речь.

Парень протянул Азуру планшет с прикрепленным листом бумаги и ручку.

– Мне жаль разочаровать вас, но я не подпишу, – покачал головой Азур.

На лице юноши отразилось презрение.

– Значит, вы разделяете взгляды этого фашиста?

– Я не сказал, что разделяю его взгляды.

Однако, потеряв к нему интерес, парень уже отвернулся и быстро зашагал прочь. Азура охватили противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад, что его оставили в покое, с другой – хотел объяснить свою позицию.

– Подождите! – все же крикнул он. Студент обернулся, явно удивленный. – Вы ведь мусульманин, верно? – (Настороженный кивок.) – Надеюсь, вы читали Руми. Помните, у него есть такие строки: «Если тебя раздражает любое трение, как ты отполируешь свое зеркало?»

– Простите?

– Дайте ему высказаться. Идеи должны бороться с другими идеями. Книги – с другими книгами. Каким бы глупым нам ни казался собеседник, мы не должны затыкать ему рот. Запретами ничего не добьешься.

– Оставьте свою цветистую философию при себе, – ответил парень. – Никто не имеет права оскорблять мою религию и то, что для меня свято.

– Вы только представьте, каким свободным себя почувствуете, если сможете возвыситься над его ненавистью. На оскорбления следует отвечать мудростью.