Элиф Шафак - Три дочери Евы

Закончив чтение, Азур устремил взгляд в пространство, поверх голов слушателей. Хотя он, отстраненный и от своих критиков, и от своих поклонников, не смотрел ни на кого в отдельности, Пери не могла избавиться от ощущения, что слова его обращены именно к ней.

Ведущий украдкой взглянул на часы.

– У нас осталось немного времени для того, чтобы каждый из участников сказал небольшое заключительное слово, – сообщил он. – Господа, вы могли бы обобщить свои взгляды одной фразой?

– Пожалуй, я ограничусь тем, что приведу известную цитату, – сказал профессор-атеист. – Религия – это сказка для тех, кто боится темноты.

– В таком случае атеизм – это сказка для тех, кто боится света, – парировал религиозный профессор, говоривший с мягким ирландским акцентом.

Все взгляды устремились на Азура.

– Признаюсь, я очень люблю сказки, – начал он, и в глазах его блеснули озорные огоньки. – В сказках герою часто предлагается выбрать один путь из трех. По-моему, мои уважаемые коллеги сделали неверный выбор. Один из них отрицает возможность веры, другой – возможность сомнения. Оба отказываются понимать, что человеку равно необходимы и вера, и сомнение. Неопределенность, друзья мои, – это великое благо. Мы не должны от него отказываться. И я выбираю третий путь – путь неопределенности.

– Позвольте мне поблагодарить наших уважаемых участников и объявить дискуссию закрытой, – изрек ведущий.

Явно опасаясь, что последние рассуждения Азура вызовут новый всплеск страстей, он торопливо проговорил, что сегодняшняя встреча – замечательный пример открытого и свободного обмена мнениями, отвечающий лучшим британским традициям вообще и оксфордским в частности.

– Давайте поблагодарим наших замечательных участников аплодисментами! Не забудьте, сейчас они будут подписывать свои книги, и каждый из вас сможет получить их автограф.

После того как долгие аплодисменты наконец стихли, любители автографов устремились к столам, где высились стопки книг. Другие поспешили к сцене, надеясь лично поговорить с кем-нибудь из участников диспута; некоторые остались на своих местах и продолжили возбужденно обмениваться мнениями. Все остальные направились к выходу.

Профессора переместились за столы, на которых лежали книги. Напротив каждого организаторы вечера поставили желтую розу.

Пери медленно двигалась в толпе, со всех сторон до нее доносились обрывки разговоров. Прежде чем покинуть зал, она обернулась и обвела его глазами. Ведущий складывал в портфель какие-то бумаги. Два старших профессора оживленно разговаривали со своими читателями. Азура ей разглядеть не удалось – она увидела лишь огромную очередь поклонников, жаждущих получить его автограф.

Стамбул, Оксфорд, 2001 год

Первый триместр прошел как в тумане. Приехав домой на рождественские каникулы, Пери пыталась убедить себя, что в здоровье отца никаких заметных ухудшений не произошло, а материнская страсть к гигиене не переросла в болезненную манию. Дом насквозь пропах моющими средствами. На всех батареях сушилась одежда, вылинявшая от бесконечных стирок, на полу натекали крошечные лужицы, словно вещи оплакивали свою горестную участь.

Новый год отец с дочерью провели перед телевизором, поедая жареные каштаны и любуясь красотками, исполнявшими танец живота. У Менсура давно вошло в обычай встречать Новый год именно так. Сельма, как всегда, рано ушла в свою комнату – разумеется, для того чтобы молиться, а не спать. Теперь, когда Умут и Хакан жили отдельно, отец и дочь остались вдвоем, как в былые времена. Говорили они немного, ибо молчание давно уже стало для них языком, понятным обоим. Зато они соблюдали все свои ритуалы, которых Пери так не хватало в Оксфорде: совершали длительные прогулки по побережью, готовили менемен, играли в нарды за карточным столиком у окна, уставленного кактусами.

Через неделю Пери вернулась в Оксфорд. Две поездки в Стамбул совершенно истощили ее бюджет, и она решила найти работу на несколько часов в неделю. А еще она непременно хотела как можно больше узнать о профессоре Азуре.

Весенний триместр начался с новых надежд и новых планов. Не откладывая, Пери сразу же постаралась договориться о встрече со своим куратором. Доктор Реймонд был невысок, носил очки в тонкой металлической оправе, обладал волевым подбородком и всегда сохранял отсутствующее выражение лица, словно решал в уме квадратное уравнение. Всем своим подопечным он советовал составить разумное расписание, позволяющее оптимизировать собственные интеллектуальные ресурсы. За это студенты прозвали его сэр Оптимизатор.

Во время консультации доктор Реймонд и Пери обсудили, какие курсы ей следует прослушать в следующем году. Впрочем, вариантов было не так много. Студентам позволялось вносить лишь незначительные изменения в утвержденную программу.

– Я хотела бы посещать еще один семинар, – набравшись смелости, быстро проговорила Пери. – Все говорят, он замечательный. Ну то есть, конечно, не все. Моя подруга так говорит.

– И о каком же семинаре речь? – осведомился доктор Реймонд, снимая очки.

В течение многих лет он наблюдал, как студенты с упорством, достойным лучшего применения, направляют друг друга по ложному пути. То, что было полезно для одного, могло оказаться совершенно ненужным для другого. К тому же молодежь меняла свои пристрастия с головокружительной быстротой как в поп-музыке, так и в науке. В начале триместра они хором восторгались каким-нибудь курсом, в конце столь же дружно его поносили. Проработав в колледже двадцать три года, доктор Реймонд пришел к выводу, что избыток свободы вредит успешному обучению. Свобода выбора приводит к смятению.

Пери, понятия не имевшая об убеждениях своего куратора, сообщила:

– На нем размышляют о Боге. Руководит им профессор Азур. Вы его знаете?

Дружелюбная улыбка на губах доктора Реймонда неожиданно сменилась кислой гримасой.

– Разумеется, знаю, – сказал он, слегка вздернув бровь. – Кто же не знает профессора Азура?

Многозначительная интонация, с которой были произнесены эти слова, насторожила Пери. У нее было время понять, что англичане не считают возможным выражать свои эмоции открыто. В отличие от турок, они умеют ловко маскировать раздражение и злобу. Самое сильное возмущение, бушующее в душах англичан, никогда не вырвется наружу и не сотрет с их лиц приветливых улыбок. Турки имеют привычку говорить без обиняков, за каждой фразой англичанина скрывается сложный подтекст. Там, где турок разразится целым потоком обвинений, англичанин ограничится прохладной любезностью.

«Будь я дрянной актрисой, в Турции меня бы забросали гнилыми помидорами, – подумала Пери. – А вот в Англии, пожалуй, преподнесли бы букет роз – мол, уколется о шипы, сама все поймет».