Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

Самый несчастный из всех – дежурный офицер, который невольно превращен во что-то вроде ходячего журнала новостей: он обязан знать обо всем, что случилось ночью во время его дежурства.

Но эти вещи давно уже не являются для нас чем-то удивительным. Доносительство вошло в ежедневную практику и стало служебной обязанностью. Многие из этих индивидуумов выглядят как нельзя более смешно. Они давно себя разоблачили, и их все узнают, как белолобых коней (случай майора Вынэту, например), но это не мешает им быть циничными и жестокими.

Передо мной вырастает одно из этих пугал. Красная точка огонька в слепом утреннем свете, волна кислого табака ударяет мне в лицо.

– Как звать?

– Лейтенант Пóра. Взвод третий, рота 11Б.

Он бросает окурок и вынимает что-то из кармана. Блокнот. Готово, взял меня на карандаш. Идет дальше. Захожу снова в корпус, поднимаюсь на этаж.

Неоновые трубки на потолке излучают грустный, желтоватый свет. Люди еще спят. Дневальный в холле тоже дремлет, съежившись на стуле рядом с батареей. Что ты можешь требовать от человека в пятьдесят лет, который трудился целый день? Да и к чему здесь дневальный? Кому пришла в голову эта идея? Дежурство дневального – нечто абсолютно ложное. Здесь не нужен дневальный. Здесь не армия, здесь тюрьма, где некому и нечего охранять. Военный устав? Какой устав? Здесь не существует никакого военного устава. Не существует ничего подобного уже годы и годы. Здесь тысячи уставов, но не военных. Каждый день они меняются. И все лгут. Одни лгут, что занимаются охраной труда, другие лгут, что проникнуты заботой о человеке, другие – что… Но о чем только не лгут уставы? Что тут надо охранять дневальному? Нет ни оружия, ни боеприпасов, нет ничего. Мобилизованные (которые не знают, почему их называют резервистами) закрываются в своих спальнях. Что у них взять? Скудную пищу, выставленную на наружных подоконниках в пластиковых пакетах? Что ты здесь можешь охранять как дневальный, как часовой, как сторож, как ДОЧ – дежурный офицер по части? Ничего!

Да, но все эти дневальные, охрана, ДОЧ – тех, кто видит нас извне, укрепляют в убеждении, что здесь, в этих корпусах, военный порядок.

Дежурный офицер, часовые, охрана, дневальный – они постоянно фигурируют в повестке дня партийного секретаря части. Первое, что делает партийный секретарь, когда заходит утром в часть, это задает вопросы дежурному офицеру – какие проблемы имели место ночью. «Какие-то особые проблемы?.. А охрана?.. А дневальные?.. Как? Никаких нарушений?.. И даже у дневальных?» И политрук удивляется: «Как то есть, никаких проблем, дежурный офицер?»

И командир части тоже удивляется на утреннем рапорте: «Как без особых проблем, дежурный офицер?»

Это значит, что ты не выполнил задание дежурного офицера, лейтенант! Это значит, что ты равнодушен и халатен!

Каждый офицер должен знать: в воинской части существуют серьезные вещи, которые необходимо вскрыть. Их нельзя скрывать от глаз других. Наша армия должна быть бдительной! Невозможно, товарищи, чтобы не было особых проблем! Проблемы существуют, но ты не проявил интереса, чтобы их обнаружить! Тебя не волнует, что происходит в части! Вот так, товарищ! Тебя ничего не касается, и ты не выполняешь свой долг офицера и командира взвода или трудовой роты! Тебя не интересует ни политика партии, ни наши величественные цели! И за это сделай честь – ступай под арест гарнизона на три дня, а после этого мы поговорим! Товарищ кадровик! Урежь лейтенанту три дня из зарплаты! Мы еще подумаем, не отдать ли нам товарища под трибунал!

А если так случается – ты говоришь, что во время твоего дежурства в соответствующую ночь подрались солдаты или даже умер кто-то из военных-резервистов?

О, но это очень плохо! «Это очень плохо!» – говорит партийный секретарь.

«Это очень плохо!» – говорит командир. И темнеет в лице и шипит сквозь зубы: «А ты, что же ты-то охранял, товарищ? Почему ты не исполнил свой долг? Тюрьма по тебе плачет! Военный трибунал! Ты слышал?»

И рев командира заставляет дрожать стекла на окнах, как будто это ты убил солдата.

Где-то внизу хлопает дверь и чей-то свирепый голос вопит: «Подъем!» Начинается кутерьма. Двери хлопают с треском. Ужасная вонь разносится по комнатам, а призывники всех возрастов, от молодого, который только что отслужил армию, до мужчины, находящегося на пороге пенсии, выходят в холлы, двери скрипят, слышно, как льется моча в туалетах, кто-то поскальзывается в холле в луже воды. Многих из тех, кто пил в течение ночи и напился, вырвало, и в помещениях царит страшная грязь; кальсоны и майки, потертые в раковинах в малом количестве воды и мыле, повешенные для просушки, и пепельно-серые носки свисают с веревок, которые привязаны к гвоздям, вбитым в потолок.

На одной из кроватей кто-то продолжает лежать. Стаскиваю с его головы одеяло и хватаю его за плечо. Но человек мертв… Бывает. Делаю знак старшему сержанту Якобу Валериу из Тыргу-Муреша, чтобы он сообщил об этом командиру его роты, и выхожу.

Вижу, как Илфован Михай, высокий старший унтер-офицер, с усами и пышной шевелюрой, набрасывается с руганью на молодого лейтенанта:

– Ну-ка, марш отсюда, не то я тебя побью, хоть ты и лейтенант! Будет еще мне приказывать!?

Лейтенант появился несколько дней назад. Он не знает здешней обстановки. Таращит глаза, и лицо его белеет, как полотно. Он делает шаг к Илфовану. Я бросаюсь к нему и почти выволакиваю его наружу, в холл, где он кричит, задыхаясь от негодования и сопротивляясь:

– Т… Ты видал? К… Кто это? Скажи же мне, кто это такой?

– Не дури! – говорю ему. – Ты здесь новичок, и тебе еще есть чему поучиться. Это старшина Илфован, информатор командира части, человек крайне опасный. Берегись его, потому что он тебя покалечит в драке, даром что ты офицер. Он делает это с соизволения командира. А если ты меня еще будешь спрашивать, как такое возможно, я разозлюсь и поколочу тебя раньше, чем это сделает Илфован.

– Может, он скрытый секурист…

– Черта с два секурист… Он из части в Прунду Быргэулуй, из Бистрицы.

– Хорошо, но я офицер и…

– Выкинь это из головы! Ты здесь никто! – шиплю ему в ухо и спускаюсь по лестнице.

На некотором подобии плаца подразделения делают перекличку. Стоящие рядами солдаты в изношенных униформах, с касками строителей на головах, кашляют и переминаются с ноги на ногу. У некоторых ремешки касок свисают вниз, и, когда они начинают марш, замки ремешков бьют по металлическим пуговицам блузок или по алюминиевым ложкам, заткнутым в левый нагрудный карман, издавая сухие, неподражаемые звуки. Я быстро нахожу свои роту и взвод. На улице, у выхода, нас ожидают автобусы с заведенными моторами.

Время: 5:45. Я поворачиваюсь к взводу: