Аманда Проуз - Дитя клевера

Но вот Сьюзен слегка пошевелилась, стала поправлять свой матрас.

— Вообще-то она мне никакая не подруга! Но все равно это мрак! Ведь ей только шестнадцать лет! Представляешь, столько бедняжка отмучилась, пока носила свой плод… сердце, всякие нервные встряски, депрессия… И в конце — ничего! Даже ребеночка нет! Все получается впустую… Жестоко это как-то! Представляю, как ее там утешала сестра Кайна… Все эти ее речи типа «На все воля Божия…», кого такими словами утешишь?

— Сюзи!

— Что?

— А как они отнимают младенцев? Я сегодня видела, как одна молодая женщина везла своего ребеночка на коляске в привратницкую.

Дот подумала, что никогда из ее памяти не сотрется ужасная картина, увиденная утром: молодую женщину с растрепанными волосами тащат в дом, как последнего горького пьяницу.

— О, у них тут делается все очень быстро. Машина работает, как автомат. Ведь ты же при поступлении сюда уже подписала все бумаги, которые развязывают им руки: позволяют начать процедуру усыновления младенца сразу же после его появления на свет. Но в общем и целом все зависит от того, в каком состоянии малыш появился на свет, кто и откуда его будущие приемные родители. Ну, и другие мелочи. Словом, пару деньков на все это у них уходит. Могут задержать здесь тебя и на пару-тройку месяцев.

Дот закрыла глаза. Этого еще не хватало! Да она не задержится здесь ни на одну лишнюю секунду!

— У монахинь есть список бездетных супружеских пар, мечтающих об усыновлении ребенка. Все это добропорядочные люди, регулярно ходят в церковь и делают крупные пожертвования на церковные нужды. Вот такие и получают наших детей в первую очередь. Все просто!

— А мы имеем право выразить свое мнение? Сказать, к примеру, кого бы ты хотела видеть в качестве приемных родителей своего ребенка?

— Боюсь, подруга, такого права у нас нет! Хотя, насколько мне известно, тебе позволят взглянуть на этих людей, если ты сильно захочешь. Через такую маленькую дырочку в стене… Но лично я не вижу в этом никакого смысла. Для меня все предстоящее — это обычная деловая сделка. Я вам отдаю своих деток, а вы возвращаете взамен мою свободу. Вот и прекрасно!

— А я вот не хочу никому отдавать своего ребенка! И чем ближе этот момент, тем мне все страшнее и страшнее.

— Дот! Для того чтобы девушке позволили оставить при себе ребенка, ее родители платят за это дополнительную сумму, и немалую. Точно такую же, как платят за усыновление приемные родители детей. Но некоторые родители, которые отправили сюда своих беспутных дочерей, в конце концов сменяют гнев на милость и платят еще раз за то, чтобы ребенок остался в семье.

«Ну это не про моих родителей», — подумала про себя Дот. Даже если бы у них и были деньги, они бы не заплатили ни пенни за то, чтобы оставить ребенка. Да и в целом мире нет, пожалуй, никого, кто бы мог помочь ей. Никого!

— Но есть и такие отчаянные, — продолжила свой монолог в темноте Сьюзен, — которые покупают за десять фунтов билет на пароход и отправляются в Австралию. Там ведь люди позарез нужны!

— В Австралию? — живо откликнулась Дот. Что она знает про эту Австралию? Да в сущности, ничего! Разве что она находится на другом конце света и что там полно змей и крокодилов.

— Да, моя девочка, в Австралию! Ты покупаешь за десять фунтов билет, и тебя вместе с твоим хныкающим отпрыском грузят на какую-нибудь грязную посудину, забитую до отказа людьми, и ты долгих несколько месяцев барахтаешься в воде, постепенно сходя с ума, пока в один прекрасный день ваша развалюха не пристает к берегу. Ну а там уж и будущее твое прорисовывается во всей своей полноте. Выходишь замуж за кого-то из местных, за какого-нибудь неуча, который занимается разведением овец у себя на ферме. Словом, он забирает тебя и увозит в свою глушь где-нибудь посреди пустыни, и поминай как звали! Но еще надо живой добраться до берега! А там уже новые испытания начнутся: изнуряющая жара, на которой можно поджариться живьем, насекомые всякие кусачие, жизнь в хижине безо всяких удобств… А из радостей разве что возможность делить постель с мужиком, которому ты будешь до гроба благодарна лишь за то, что он на тебе женился. А у того тоже других возможностей обзавестись женой не было. Вот он и купил себе по случаю и недорого английскую птичку, которую уже попользовал кто-то другой. Попользовал и бросил!

— Да, не очень веселая история получается!

— Какое уж тут веселье, Дот? Это же медленная смерть, пожизненный приговор! Вот что это такое! Нет уж! Ни за что на свете я бы в ту Австралию не поехала! Вот если бы меня позвали в Нью-Йорк, так это другое дело! Туда бы я пулей помчалась… Всегда мечтала попасть в Нью-Йорк! И когда-нибудь обязательно попаду!

Дот молча повернулась к стене и постаралась уснуть. «Ах, Сол, Сол! Зачем же ты так поступил со мной? И почему именно со мной?»

Монашенки пели в небольшой часовне, расположенной рядом со зданием приюта. Красивая нежная мелодия лилась под сводами, пробуждая в сердце одновременно и радость, и грусть. Звуки кантаты долетали и до слуха девушек, которые копошились в центральном холле, наводя там блеск и чистоту. Дот опустила палец с тряпкой в банку с мастикой, зачерпнула оттуда немного мастики и принялась натирать ею очередную ступеньку лестницы. Она работала на четвереньках, слегка придерживая свой живот полами рабочего халата, чтобы тот не елозил по полу. Ритмично двигаясь вправо-влево, она чувствовала, как толкается в животе ее ребеночек. Вполне возможно, своим локотком. Потому что недоволен этой качкой, потому что она мешает ему спать. Потому что он вообще любит тишину и покой. Но такое, пожалуй, случалось лишь раз в неделю, когда Дот нежилась в теплой ванне. Настоящая роскошь! Вот тогда малыш наконец утихал и безмятежно погружался в сон, словно и на него так же благотворно действовала теплая вода. В такие минуты Дот старалась гнать из собственного воображения всякие красочные картинки морских пейзажей на Карибах. А ведь когда-то она на полном серьезе мечтала о том, что каждый день после завтрака будет плескаться в водах Карибского моря.

Сьюзен, работавшая неподалеку, приподнялась на цыпочках, чтобы смести пуховкой паутину и пыль с настенного светильника, заметную разве что орлиному взгляду сестры Кайны. Но для начала она осторожно сняла с держателя стеклянный светильник, как ее и учили, а потом прошлась метелкой по внутренней части колпака, вытрясая оттуда пыль. В тот момент, когда она собиралась снова водрузить абажур на прежнее место, ее тело неожиданно свело конвульсией. Руки непроизвольно дернулись, и стеклянный абажур упал на кафельный пол, разлетевшись на тысячи мельчайших осколков.