Аманда Проуз - Дитя клевера

Приехали на место. Ребята проворно стали затаскивать свою аппаратуру через черный ход. Остальные потянулись к парадным дверям в ночной клуб, быстро нашли пустую кабинку. Дот изо всех сил старалась улыбаться, слушая, что болтают остальные. Но настроение у нее было тягостное.

Когда на какое-то время она осталась в одиночестве, Уолли подсел к ней поближе.

— Потанцуем?

Дот отрицательно качнула головой. Нет, она больше не танцует!

— Не упрямься! Танцы — это ведь здорово! Пошли! Разомнемся немного!

Уолли взял Дот за руку, но она тут же выдернула свою руку и спрятала ее на коленях.

Дурак, что ли? Неужели он не понимает, что абсолютно безразличен ей? И чего привязался?

— Не хочешь разговаривать со мной — как хочешь! — миролюбиво заметил Уолли. — Но подумай сама! Когда еще случится возможность нам с тобой потанцевать, а? Выше голову, Дот! Барбара рассказывала мне, что ты такая хохотушка. А я вижу совсем другое. Сидит себе барышня с постной физиономией и отшивает всех кавалеров подряд.

Дот почувствовала, что еще немного, и она расплачется. Она снова отрицательно мотнула головой. Ну что они все привязались к ней? Почему не оставят в покое? Разве мало она перестрадала за последние месяцы и дни? Ей хотелось повернуться к Уолли и крикнуть ему громко-громко: «Ты хоть знаешь, что со мной было? Восемнадцать дней тому назад я отдала в чужие руки своего ребенка!» Уже прошло восемнадцать дней, ужаснулась она. Целых восемнадцать дней! А что, если схватить микрофон и оповестить об этом всю толпу, собравшуюся в клубе? Может быть, хоть тогда этот Уолли да и все остальные тоже отвяжутся от нее наконец?

Дот схватила свою сумочку и жакет.

— Скажи Барбаре, что я ушла. Мне надо! До скорого!

— Да куда ж ты? Оставайся! Я ведь только пошутил!

Она уже выскочила на улицу, когда услышал, как тот парень, который всю дорогу глазел на нее в зеркало, объявил собравшимся свою группу:

— Группа «Транзит» и Роджер Далтри собственной персоной! Попрошу поприветствовать!

Музыканты начали свое выступление. Дот подняла ворот жакета. Да уж! С такой какофонией звуков, которая понеслась изнутри, едва ли этим «транзитникам» грозит мировая слава.

Сидя в автобусе, Дот всю дорогу размышляла над тем, сможет ли она когда-нибудь снова стать прежней. Беременность словно вырвала ее из привычного ритма жизни, отодвинув всех, кого она знала, куда-то в сторону. Такое чувство, будто она стояла в очереди, отошла куда-то на минуту, а когда вернулась, то увидела, что люди подвинулись, и ее место в этой очереди попросту исчезло. И как бы она ни старалась, как бы вежливо она ни уговаривала всех остальных, ссылаясь на то, что она здесь стояла, никто ее назад не пустит.

Вернувшись домой, она сразу же легла в кровать. Положила рядом с собой на подушку раковину.

— У меня сегодня был просто ужасный вечер. Я в автобусе все думала, как запуталась наша с тобой жизнь. Ты не знаешь, что у нас родился сын. Я не знаю, где ты, где наш мальчик, а он, в свою очередь, ничего не знает о нас. Как все это странно, нелепо… Ведь мы все трое соединены навек, а получается, что знаю об этом только я одна. И больше у нас никогда не будет этого «нас», «мы»… Я понимаю это! Хорошо понимаю… Но мне так горько! Так горько… Спокойной ночи, дорогой!

Дот вышла за ворота проходной, держа в руках свои бумаги. На спичечной фабрике ей пообещали, что при появлении первой же вакансии ее обязательно уведомят. Но свободные рабочие места появятся, скорее всего, лишь в новом году, уже после Рождественских праздников. Разумеется, и смена у нее будет другая, да и сама работа тоже. Придется работать ночами. Дот прикинула, что это ее вполне устроит. Это позволит свести к минимуму все контакты с другими людьми, которые и без того были почти нулевыми. Станет выбираться из дома лишь тогда, когда все остальные спят.

Возвратившись в родительский дом, она поначалу практически ни с кем из домашних не говорила, а потом это уже вошло в привычку, и ее попросту перестали замечать. Во всяком случае, родители свободно вели всевозможные разговоры, никак не реагируя на ее присутствие. Раз она молчит, значит, она не только потеряла дар речи, но и оглохла. А раз она ничего не слышит, так можно и обсуждать при ней все, что им захочется.

Джоан хлопотала, накрывая на стол к ужину, Рег сидел в ожидании трапезы, Ди играла с юлой. Запускала ее прямо на скатерти, завороженно наблюдая за тем, как при вращении все узоры на игрушке сливаются в одну сплошную полосу. Но вот юла замедляет свой ход и в изнеможении падает на бок, словно набираясь сил к новому вращению.

— Хорошо, что она снова выйдет на работу. Правда ведь, дорогая? — Последняя реплика, адресованная дочери, была произнесена таким тоном, словно мать разговаривала с человеком, немного не в себе. А потом она принялась нарезать яблочный пирог с аппетитной хрустящей корочкой. Четыре щедрые порции разложены по четырем тарелкам.

Рег машинально крутил пальцами чайную ложечку в ожидании, когда каждый кусок будет обильно полит заварным кремом и ему наконец передадут тарелку с его порцией.

— Будем надеяться, что на работе у нее хоть немного развяжется язык. Иначе кто же ее будет терпеть там?

— Замолчи, Рег! Прошу тебя!

— С чего бы? Вот дожил! Не могу в своем доме, у себя за столом, высказать все, что я думаю! Вот какая у нас теперь жизнь пошла! Только полунамеками, вполголоса… А помнишь, как было раньше? Когда мы все вместе собирались за ужином… Смеялись, болтали обо всем на свете! Куда все это ушло? Куда подевалось? Не могу больше так! Надоело!

— Прошу тебя, Рег!

— Не кричи на меня, Джоан! Не смей! В том, что ты лишилась работы, нет моей вины… И что нас всех перемололо в этой мясорубке, я тоже не виноват! Все из-за того, что она не захотела нас слушать! А мы ведь предупреждали, чем все это может закончиться! Предупреждали, просили по-хорошему! Да только без толку! Так в чем моя вина?

Джоан швырнула ложку, которой она поливала кремом пирог, прямо на стол, и на скатерть тотчас же скатилась большая капля крема. Потом мать приложила обе руки ко лбу и стала тереть виски.

— Что? Голова болит? Понимаю… Но я ведь правду говорю! Только правду. Я не виноват в том, что после всего она вернулась пришибленной… Или ты считаешь иначе?

Внезапно Ди расплакалась. Она всегда боялась, когда ее мама и папа начинали говорить на повышенных тонах. У нее тут же животик сводило от страха. Дот молча отодвинула свой стул от стола и вышла из кухни, плотно закрыв за собой дверь. Очень ей нужен их яблочный пирог! Она поднялась по лестнице, стараясь не наступать на те половицы, которые скрипят под ногами. Ей хотелось тишины, всеобъемлющей такой тишины. А еще лучше, если бы можно было стать человеком-невидимкой, раствориться в пространстве и исчезнуть навсегда.