Ирен Роздобудько - Пуговицы

Забегая вперед, не могу не вспомнить, как в один из дней, когда я заходил домой — помыться и поменять белье, застал ее у плиты. Она сидела на стуле (ведь стоять ей было трудно) и жарила целую гору налистников.

Я быстро помылся, на ходу схватил налистники и уже собирался что-то соврать о следующей поездке, как она протянула мне теплый сверток, завернутый в фольгу:

— На… Отнеси туда… Ребятам…

Я застыл, глядя в ее глаза.

Неуклюже взял пакет.

— Спасибо, мать. Ты извини…

Она вздохнула и сердито склонила голову — так она делала всегда, когда хотела скрыть слезы, произнесла:

— Ты там смотри… Не лезь первым…

Ночевал в казарме Украинского Дома, который мы отбили у милиции.

Ранее там располагалась галерея, теперь стояли умело сбитые двухъярусные кровати.

И все было устроено «по-домашнему».

Какие- то девочки снарядили меня деревянным щитом и каской, которые они разрисовали так, что я скорее напоминал рождественского Николая. Эти произведения народного искусства вряд ли могли служить надежной защитой.

Когда на моем горизонте снова появился Дезмонд Уитенберг, благодаря ему я обзавелся американским броником. Вообще-то, я предполагал, что где-то на этих майдановских горизонтах может появиться и Елизавета Тенецкая со своей не утраченной привычкой быть в центре событий. Но появление Деза стало неожиданностью. Хотя, собственно, теперь я не удивлялся ничему.

Даже разрушенный, обожженный и обнаженный до земли Майдан не вызывал у меня тех «чистоплюйских» эмоций, которые выливали на мою голову некоторые из бывших приятелей, вопя о том, что «все пропало» и центр столицы никогда больше не восстановится.

Удивляло другое: то, как вчерашние компьютерщики, экономисты, студенты, бизнесмены, бухгалтеры, агрономы и куча других мирных граждан превратились в армию.

Безоружную, романтическую и бесстрашную.

Дез и Елизавета рухнули на мою голову неожиданно, но все же предсказуемо.

Хотя я мало вспоминал о них.

На это не было времени.

На все, что касалось другой жизни, — не было времени.

Я даже забыл, что у Елизаветы был ключ от моей квартиры. Туда они в первую очередь и приехали, как хозяева.

Привезли кучу вкусных полуфабрикатов, а в придачу — несколько бронежилетов, которые провезли через «дипломатический коридор». Вездесущий Дез, как оказалось, пролез в миссию наблюдателей.

К тому времени в квартире Лина обустроила «перевалочный пункт» для раненых и убитых. Ведь везти их в больницы было опасно — людей арестовывали прямо на больничных койках, похищали, издевались и убивали. Мы искали надежных врачей, которые принимали к себе таких «пациентов», предварительно оформляя им «гражданский анамнез».

Итак, Дезмонд и Елизавета сразу же включились в кучу процессов, которые происходили вокруг. Происходили иногда достаточно обыденно, ведь людям на площади надо было есть, спать, одеваться в теплое, лечиться от простуды и переохлаждения.

Времена, когда мы, хмельные и счастливые, обсуждали свои большие планы на крыше небоскреба в Мидтауне, отошли в далекое прошлое, казавшееся нам давно отснятым и никому не нужным фильмом.

Затем эта парочка перебралась в отель, из которого Майдан было видно как на ладони. А Елизавета начала снимать свое «кино».

Но совсем, совсем не из окна.

…Когда мы…

Каждый раз говоря «мы», я понимал, что не всегда знаю имя того, кто был рядом.

Ведь в дыму и пепле, в той бешеной суете и предчувствии смерти, я и сам для многих был безымянным. Но безымянным с лучшим «позывным» тех дней — «Брат».

Итак, когда мы…

…Двинулись вверх по Институтской, прикрываясь деревянными щитами и строительными касками, потеряв терпение, здравый смысл и инстинкт самосохранения, я наверное знал: это будет последний бой.

И он будет победным.

По крайней мере мне казалось, что стоит в это верить, когда в тебя с позиции «лежа» целит черный человек с очень удобного места дислокации: сверху вниз. Не имея такой уверенности, черт побери, умирать обидно!

Несмотря на то что рассуждать, а тем более наблюдать за тем, что происходит, не было абсолютно никакой возможности, я поймал себя на том, что зрение заработало, как у стрекозы.

Когда- то я вычитал, что глазастая стрекоза для того и глазастая, чтобы замечать вокруг себя множество мелких деталей одновременно.

Рядом со мной наверх к Октябрьскому дворцу бежали несколько парней. Один был в очках, лет восемнадцати, — из тех, кто первым скачивает в Интернете фильмы о приключениях хоббитов.

Я скрипнул зубами.

Захотелось оттолкнуть его, погнать назад и дать хороший подсрачник, спросив, знают ли родители, на каком сеансе находится их длинноногий отпрыск.

Он не должен умирать здесь и сейчас! Этот малыш, это дитя компьютерной эры…

Я нахлобучил на него свой американский броник — и он утонул в нем худым телом…

Жажда быстрее покончить со всем этим черным войском охватила меня настолько, что я полз, как танк, подталкивая тех, кто так же карабкался вместе со мной вверх по влажной земле бывшей мирной клумбы, разбитой на склонах перед Октябрьским дворцом.

Затем, когда я видел эти кадры по телевизору, меня охватывало недоумение: нас было мало!

Нас будто заманивали выстрелами все выше и выше. Заманивали и отстреливали, как в тире. Но, несмотря на это, на месте погибшего сразу появлялись другие!

Небольшими группками, прикрываясь самодельными щитами, они скрывались за деревьями — и… продолжали бежать вперед.

Мной двигала ярость, которая возникла при взгляде на мелкого очкарика: он должен жить! Но тем же «зрением стрекозы» я увидел, что его уже оттаскивают несколько задымленных мужчин, передают женщинам в белых накидках…

…Точно помню момент, когда внезапно… наступила тишина.

И улица опустела. Как будто из нее испарилась облако.

Они исчезли неожиданно и быстро, словно Крысолов сыграл им на своей волшебной дудочке.

Впоследствии это «чудо» объясняли тем, что их командиры не захотели взять на себя ответственность за столько смертей. Так это или не так, но в тот момент, когда тишина охватила окровавленную улицу, нам показалось, что в дело вмешался Бог. Несмотря на весь здравый смысл, я думал так же…

Три дня он наблюдал сверху — выстоим ли.

Возможно, задавался вопросом: стоит ли вмешаться.

Что побудило ЕГО решить: стоит ли?

Вероятно, думать об этом до конца дней…

…Оставив Дезмонда в номере, я спустился на площадь.

Шел, проталкиваясь через толпы людей, направлявшихся вверх — подбирать убитых и раненых, искать своих родных среди живых и мертвых.

Какая- то женщина обняла меня. Погладила по щеке. На ее ладони осталась кровь…

Теперь, после такого желаемого финала, я не знал, что делать. Ноги подгибались.