Наум Ним - Юби: роман

«Уйду в побег, – решил Махан. – А че такого? Сейчас лето будет, тепло будет… Как-нибудь проживу. А еще лучше уйти с Данькой – с ним точно проживем, он всегда чего-нибудь придумает. Можно и Угуча сманить из изолятора. А что, клевая идея! Сманим Угуча, вернем Даньке его коня и все вместе – в побег…»

Махан понимал, что его поймают и отправят в дурку, а там будут уматывать в куклу мокрыми простынями и жахать уколами, от которых все тело винтом. Всех в конце концов ловят – ни один не ушел. Но и страх дурки не останавливал все более увлекающие фантазии.

Пусть случится хоть что – хоть и плохое, но только, чтоб не так, как сейчас – не сквозящая эта нуда, которая вынуждает творить невесть что…

«А может, еще и не поймают?.. Я быстро бегаю. Вон и Недомерок хвалил и говорил, что могу стать чемпионом. А что, если не убегать, а бегать на его физкультурных уроках и стать чемпионом, чтоб с медалью, и все завидуют…»

«Сделаю из этих охламонов сборную по легкой атлетике, – продолжал фантазировать Недомерок, – победим на областной спартакиаде, и Ольга Парамоновна перестанет называть меня Недомерком… Разведусь и женюсь по любви. Директор ведь не откажет мне в служебной квартирке на первое время. Правда, с квартирами тут не очень. А где иначе?.. Можно будет отремонтировать первый этаж того дома, в котором живет Прыгин… А в этом что-то есть: поселиться под подозреваемым и устроить правильно организованное наблюдение, чтобы узнать наконец, где он упрятывает улики враждебной деятельности…»

– Время-время, – повернулся Недомерок к классу. – Сдаем сочинения.

– А нам куда теперь? – спросил Махан.

– Не знаю, – растерялся Недомерок.

– Можно, мы пойдем к своему воспитателю?

– Конечно, идите. (Да хоть провалитесь… с ним вместе!)

Капитан перебирал-перетасовывал сданные листки, на многих из которых только и была заглавная надпись: «Что нам рассказывал Лев Ильич про демонстрации». Где-то было написано Йеф Ич, а слово «демонстрация» кривлялось самыми невозможными ошибками, но не это заботило Недомерка.

«Пустышка или в десяточку?» – гадал капитан, не решаясь приступить к чтению.

Странно было надеяться, что малолетние хулиганы серьезно отнесутся к его заданию и, более того, вспомнят именно то, что ему нужно. Наверное, Недомерок просто хватался за соломинку (а за что еще ему было хвататься?).

«Демонстрации ходить весело». Примерно так написало большинство шестиклашек с разным набором ошибок. «Все машут», – добавили некоторые, и «ты махаешь», – уточнил Муравей. «Когда у нас собрание в зале – тогда на Красной площади ходят, и у них надутые шары» – вспомнил про намек Недомерка о Красной площади старательный Ваня Безродный. «Демонстрации ходят строем и поют, – сообщила Лидка Дикая, – а потом приходят домой и много едят», – допридумала она следом.

Наиболее покладисто выполнила задание Любка Подлиза, которая с первого класса была старательной и усердной незнамо в кого, – никаких подобных примеров перед ее глазами никогда не было. Скорее всего, какая-то родовая аномалия. Если бы Любка была только старательной, ей бы, может, простилось то, что она подлиза или даже почти круглая отличница. Но Любка очень хотела, чтобы учителя ее любили все и всегда. Сначала хотела, чтобы любили и удочерили. Потом повзрослела, и желать удочерения от учителей стало не слишком реалистично, и она захотела, чтобы ее из детдома направили в училище, где из хороших девочек делают учителей… или в институт, где учителей делают из всех. Когда она станет учительницей, она обязательно вернется в этот интернат и станет перед всеми учителями, чтоб им стало стыдно за то, что не удочерили. А потом придет в детдом и станет перед всеми работниками…

Нет никакой беды в этих пустых мечтах Любки. Пусть себе мечтает и пусть будет отличницей. Но она, гадина, наушничает обо всем, а для этого вынюхивает, где может и все, что может. Природа тоже не подкачала и снабдила Любку чуткими ушами. Она и учителей подслушивала, но не для передачи кому-либо, а для общего образования (хотя при случае просвещала одноклассниц, чтобы завоевать и их любовь тоже, но безо всякого успеха).

В общем, всегда надо было помнить, что Любка может стоять за углом и растопыривать уши на любой секрет. Может, и не на секрет, но тогда это и не опасно. Страшное дело, сколько выдумки приходилось проявлять Махану и Даньке, чтобы сохранить в тайне от Любки всякие свои предприятия и приключения.

Ее и били (довольно чувствительно), и стыдили всяко (даже голой гоняли по всем спальням подряд) – никакого толку. Постепенно смирились, как смирились с детдомом, с этим интернатом, с постоянным голодом, с вечным ором да п о криком. Однажды Данька сказал, что Любка – это их наказание за все проделки и грехи.

– А два раза не наказывают, – обрадовался Махан, изрекая абсолютную истину, известную всем детдомовцам. – За одно и то ж два раза нельзя.

– Наказывают, да еще как, – не согласился Данька.

Но Махан только отмахнулся. Он продолжал свято верить в справедливые законы блатного мира, которые извечно витают не только над всеми бараками, но и над всеми казармами, над всеми палатами и детдомами – над всей страной. Их усваивают раньше да и лучше таблицы умножения, в них верят, хотя они постоянно и наглядно опровергаются течением самой жизни.

Одно время Махан даже опекал Подлизу, как отмазку от всех своих прегрешений – не давал шпынять и дразнить. Любка в порыве ответной благодарности включила Махана в список тех, кто должен ее полюбить, и стала его тоже одаривать разными сведениями из разных жизней. Как она выбирала, кому про что рассказывать, а про что молчать – оставалось тайной даже для нее самой, а уж тем более для Махана. Махану сначала было противно слушать Любкины кудахтанья, а потом он втянулся и уже начинал скучать без ее новых сплетен.

Сейчас вот Махан узнал от нее, что вечером Йефа заарестуют, и как-то сразу поверил (Любка про это вызнала только что под окном директора из слов Недомерка). Маханова деятельная натура требовала организовать масштабную спасательную операцию.

«Надо сказать Йефу, предупредить… А то рассказывает каку-то ерунду, а сам ни ухом ни рылом… А он что? Бросит Даньку и побегет спасаться? Ни в жисть… Тогда надо забирать их всех и – в лес. Надо Угуча забрать из медизолятора, а то Даньку по лесным колдоебинам и несть некому. Правильно, забираем Угуча и все – в лес. Отсиживаемся в укромке на дальнем болоте. Связываюсь с разведцентром и передаю отцу, что нужна срочная помощь – Недомерок с фашистами гонятся по пятам. Ждем в условленном месте. Отец приезжает с батькой Угуча – тот здоровый что лось и сможет всех их на себе, и – через болото… Постой, его ведь американцы убили. А может, еще не до конца убили?.. Может, не до смерти убили?.. Конечно, не до смерти… Надо немедленно бечь к Угучу и рассказать ему…»