Наум Ним - Юби: роман

– Чего-то еще? – спросил Федор Андреевич. – Там все просто, – показал он на телефон, – номер набирайте, как на обычном, а другие кнопки не чапайте.

– Я знаю, – нетерпеливо отозвался капитан. – Вы меня простите, но разговор секретный.

– О ты холера! – ругнулся Федор Андреевич невесть в чей адрес. – Как насекретничаетесь – ключ ко мне, – велел он и вышел, грохнув дверью.

– Здор о во, физрук! – загремел в трубке голос начальника, едва Недомерок набрал номер. – Готов к оздоровительным процедурам?

– Готов, – не понимая о чем речь, ответил капитан.

– Ну то-то же… А самогон отыскал?

– Да этого добра полно, – отмахнулся от слов начальника Недомерок и только тут вспомнил, что начальник говорит шифром, – он же (идиот!) настоял, чтобы пользовались шифром, и самогон означает самиздат… – Нет-нет, – заорал исправлять информацию Недомерок. – Не совсем самогон.

– Фирменное? Западное питье? – выспрашивал полковник.

– Не совсем. («Это он про тамиздат», – перевел Недомерок.)

– А что у тебя там?

– Да бормотуха и ничего более, – решил сымпровизировать Недомерок, намекая, что книги, которые зашифрованы как бутылки с питьем, только нашего производства…

– Какая бормотуха? Что за бормотуха? – орал полковник, не понимая. – А-а, это магнитофонные записи? – догадался он, наплевав на шифрование. – Тоже неплохо. Главное, чтоб градус был, – вернулся он к секретному коду. – Чтоб с ног сшибало…

– Подождите! – заорал капитан и…

Ослеп! Совсем ослеп!..

Непроглядная темень обрушилась на него, а уши залепила тишина. Глухая мертвая трубка выскользнула у него из рук, и животный ужас перехватил дыхание.

«Наверное, это и есть удар… как его – кровоизлияние?.. Вот так оно и бывает. А не надо было гореть на работе – от этого сгораешь… Что же теперь?.. Интересно, а говорить я могу?..»

– Свет, – тихонько прошептал капитан, радуясь своему же шепоту. – Свет! – заорал он что было силы. – Све-е-е-ет!!!

Он тянул крик некоторое время и не заметил, что свет уже горит, и дверь открыта, а на пороге стоит техничка Наташа, прозванная за толстоту Недожорой.

– Звяняйте, – сказала она, когда Недомерок прекратил орать. – Андреич ушел, я и подумала, что тута ник о га, заперла и свет загасила.

– Иди-иди, – нетерпеливо замахал на нее Недомерок и бросился набирать номер управления.

«Выехали», – догадался он, слушая длинные гудки. (Лучше бы застрелиться.)

– Что он тебе сказал? Что?..

Лев Ильич услыхал свистящий шепот Недомерка и какую-то возню за углом, куда только что свернул Дим. Яснее ясного, что именно про него Недомерок пытает Диму. Только чего можно допытываться у больного ребенка, который к тому же и не говорит?.. Лев Ильич хотел вмешаться, но раздался громовой окрик теть-Оли, и стало понятно, что Димка уже под надежной защитой.

Замечательная деваха эта Ольга Парамоновна. А смотрит на Льва Ильича всегда с такой жалостью, что только дрогни он хоть одними ресницами – сразу и пожалеет, одарив всем своим молодым напористым жаром. Надо сказать, что интернатовские барышни почти все готовы были поделиться с ним не слишком растраченным теплом души и тела, даже если пока и не знали про это, полагая в своем внимании к Йефу разные иные причины. Например, географичка Алевтина Николаевна смотрела на Йефа опасливо, а слушала его и вовсе с испугом. Но и в испуге ее было какое-то скрытое восхищение – только поддайся, и утянет с головой. Ну а совсем молоденькая воспитательница Ирина, не так давно выпорхнувшая из местного педа, глядела на Льва Ильича, замирая и не дыша. Она пошла бы за его голосом, как за дудкой крысолова, неважно куда…

Кстати говоря, она и про крысолова этого досконально разузнала лишь в интернате. Раньше, конечно, слышала выражение «пойти за дудкой крысолова», но думала, что это намек на стыдно сказать что. А здесь, в школе, подменяя однажды Йефа в вечернюю смену, Ирина Александровна никак не могла отбиться от его воспитанников и уложить их спать – требовали рассказать какую-нибудь историю. Пришлось пообещать, и на следующее вечернее дежурство она пришла со сказками братьев Гримм, взятыми из библиотеки Йефа, точнее его сына. Читала и постепенно так увлеклась, что забылась. И дети уже все заснули, а она все читает. Обнаружив, что дети спят, она, конечно, прекратила читать, погасила свет в палате и пошла к себе в общежитие, но там, вместо того чтобы лечь и уснуть, открыла книгу и читала до рассвета.

– Не спится? – полюбопытствовал Недомерок поутру, столкнувшись с ней на крыльце.

– Представляете, – удивлялась сама себе Ирина Александровна, – сказки читала всю ночь напролет. У Льва Ильича взяла – такая замечательная книга!

– Какие сказки? – встал в профессиональную стойку капитан.

– Братьев Гримм, – смущаясь призналась Ирина.

Капитан не поверил. Если бы не это смущение, то, может быть, и поверил бы – искренняя ведь девушка, но смущение явно говорило о том, что Ирина Александровна врать не приучена, хотя и приходится.

Конечно же, Недомерок обшарил (по процессуальному – осмотрел) комнату своих соседок при первом же удобном случае. Никакой крамолы не обнаружил, а толстенный том сказок братьев Гримм нашел и даже поискал неведомо чего между страниц. Но и там ничего по своей части не обнаружил – ни записей на полях, ни инородных вложений. Все равно не поверил.

Да какой там труд задудеть голову юной дурочке – тут и крысоловом не надо быть. А вот очаровать завуча – это мало кому удалось бы, но Лев Ильич чувствовал, что даже за явно осуждающим его отношением завуча скрывается вовсе и не осуждение, а сожаление какое-то: то ли о молодости, пролетевшей так быстро, то ли о том, что она пролетела не так, как надо бы.

Короче говоря, Лев Ильич купался в женском внимании – даже в женском влечении, хотя подумать такое в ту давнюю и невинную эпоху было бы великой дерзостью. Но думай не думай, а влечение было, и оно грело Йефа и позволяло ему с некоторой даже излишней лихостью отгонять липкий страх, висящий где-то рядом, чуть ли не за спиной и цапающий время от времени сердце холодной лапой, да так, что оказываешься сразу один-одинешенек посер е д сквозной тоски.

– Не опасаетесь своего легкомысленного вольнодумства? – спросил его Недомерок дней двадцать назад – чуть ли не с сочувствием…

Дело было 9 мая во время коллективного застолья, на котором завуч предложила выпить за Сталина, пояснив, что жизнь этого великого человека необычайно сильно способствовала расцвету нашей страны.

– Поэтому, – прозвенела голосом раскрасневшаяся Раиса Николаевна, – няхай ён будет вечно ж ы вым!

– Смерть этого великого злодея, – громко отчеканил Йеф, – куда более способствовала расцвету нашей страны, и поэтому пусть он будет вечно дохлым.