Ольга Шумяцкая - Он летает под аплодисменты

Он потер виски и снова посмотрел на Лидию. Та застыла на деревянном подиуме, не зная что делать, растерянная, обиженная и в результате никому не нужная: фотограф носился за неуклюжим помощником, пытаясь свести с ним счеты, тот уворачивался и вскоре пустился наутек по набережной. О скульптурной диве Збарски забыли. В сущности, она никогда не была живой ни для ассистента, парня из деревеньки над Ялтой, который перебивался с одной случайной работы на другую и в кино не ходил, ни для коротышки-фотографа.

Лидия присела на доски в ожидании, когда закончится скандал. Ей было холодно, но никто и не думал нести шаль. Шквалистый ветер и дождь, который серой стеной висел над морем и двигался в сторону берега, разогнал небольшую толпу зевак. Можно было бы расплакаться, но почему-то она почувствовала странное облегчение. Что ж – дива улетела. И вдруг…

Басби вышел из своего прикрытия, пересек дорогу, дав проехать двум автомобилям, к поднятым стеклам которых прижимались любопытные носы – так бы и щелкнуть по ним! – и подошел к Лидии.

– Вы? – в замешательстве пробормотала она.

Басби накинул на нее пальто и помог спуститься с подиума. В нем проснулась нежность – то ли из-за этой дурацкой клоунады, то ли… Непонятно, но ему не хотелось уходить.

– Чудо, что вы тут появились. Видели? Дива улетела, – грустно проговорила Лидия. – Это знак…

– Это знак, что вас ожидают новые непредсказуемые роли, – взялся успокаивать ее Басби. – Проводить вас на студию? Я без авто, но можно взять таксомотор. Ваших клоунов лучше оставить в покое, – он кивнул на съемочную группу, которая продолжала скандалить.

– Я соскучилась, – вдруг неожиданно прямо сказала она, поднимая на него печальные глаза.

Они отходили все дальше и дальше по опустевшей набережной.

– Тут мои нехитрые апартаменты, – Басби кивнул головой в сторону переулка, где стояла его гостиница. – На первом этаже неплохой бар. Немного коньяка вам бы не помешало.

Они перешли дорогу. У входа Лидия приостановилась, стала искать что-то в сумочке – достала темные очки. Они закрыли пол-лица.

– Я бы хотела отдохнуть. Хоть чуть-чуть. Закажите коньяк в комнату.

В своей нежности они опережали друг друга. Басби не предлагал никакой игры, как это обычно бывало раньше. Она тихо целовала его, и он растворялся в ее поцелуях. В сущности, она возилась с ним, как с ребенком, – помогала расстегнуть сорочку, вытащить руки из рукавов. Потом разделась сама. Дождь хлестал в окна, хлопнула незакрытая балконная дверь, Лидия выскочила из-под одеяла, чтобы закрыть ее, и вернулась вмиг замерзшей: капли дождя попали на плечи, а ноги прошлепали по луже. Она машинально прижалась к его теплому телу и затихла. Волну страсти никто не подгонял – она поднялась где-то далеко и теперь неостановимо шла на них. Они не двигались – просто ждали. Эта простота чем-то сводила Басби с ума. Он сам себя не узнавал. А она… Когда их тела соединились и она силилась не расплакаться, в дремотной неге ей привиделось, что это ее уносит куда-то вдаль, ее саму, а не злополучный плакат – дальше, дальше, в черноту и ужас, которых она так боится, просыпаясь среди ночи или теряя присутствие духа среди бела дня. А может, она ошибается, и там, около бледной линии горизонта, рай? И она застонала от счастья.

«Да, надо все поменять», – думала она, оглядывая холостяцкую комнату. Рисунки, пачки фотографических карточек, коробки с сигарами и сорочками – все вперемешку – громоздилось на столе. Здесь же хрустальный графин с коньяком и две гипсовые головы античных мыслителей в париках для мюзикла. Она не очень понимала свою мысль, но мысль эта открывала ей мир с пока неизвестной стороны, – и сразу становилось легче дышать, и казалось, что календарь жизни становится другим: с цветными, очень длинными днями, а не короткими черно-белыми, к которым она привыкла.

«А не переиграл ли я сам себя?» – думал Басби, стоя у балконной двери с сигарой. Он не стал надевать халат, будто хотел, чтобы влажный воздух освежил тело, и было приятно ощущать, как кожу хладнокровно ласкает ветер. Он забылся. А давал себе слово не забываться и не поддаваться. И как теперь вернуться к тому, что было? Как опять давать ей насмешливым голосом указания, какую позу принять и тешить себя ее сговорчивостью? Как начать ту игру, которая так нравилась ему и так его устраивала? Да и возможно ли это – вернуться? После такого… подлинного и оттого опасного. «Последствия, однако, могут быть непредсказуемы», – подумал Басби. Пора было действовать.

Когда Лидия, завернувшись в его халат, проскользнула в ванную, он поднял трубку гостиничного телефона.

– Пожалуйста, самовар. И побыстрее.

Лидия вернулась в комнату с уложенными волосами. Она застенчиво сияла, выглядела моложе, живее, легче. Раздался стук в дверь, и она испуганно взглянула на Басби. Збышек? Ну, полно. Ерунда какая. Репортеры? Их видели, когда они входили? Басби сделал ей знак – выйти из гостиной в спальню.

Половому он дал небольшую купюру и отправил восвояси с пыхтящим самоваром, в надраенных боках которого отразились его собственная усатая ухмылка и довольные щеки прислуги.

– Действительно, репортеры. Подойдет ли для Ускользающей Дивы черная лестница? Надо осторожно выбраться из гостиницы. Не волнуйтесь, дорогая, – соврал он. От вранья ему полегчало: жизнь снова возвращалась в мирную колею здоровой буффонады. Где всегда можно рассчитывать на безотказного кролика, вовремя выскакивающего из цилиндра. Где принцессы минута в минуту превращаются в Золушек. Короче, скорей бы остаться наедине с пасьянсом.

Подъезжая к дому, Лидия впервые за много лет чувствовала себя абсолютно свободной. То, что сегодня происходило между ней и Басби, было простым, тихим и настоящим. Именно такой отныне и должна быть ее жизнь. Прочь старые пыльные декорации! Затхлые павильоны! Прочь страхи! Она бросит старую жизнь. Будет дышать ветром, дождем, цветами – дышать полной грудью. Надо все изменить! Они уедут путешествовать далеко-далеко – в Италию, на экзотические острова, будут бродить по древним индейским городам и с рук кормить кенгуру. Лидия глубоко вздохнула и умиротворенно откинулась на подушки сиденья.

Дома никого не было: Збышек на службе, Марысю бонна увела гулять в публичный сад. Наверняка они рассматривают сейчас распускающиеся цветы, и Марыся зарывается носиком в лепестки, пытаясь узнать, каково убранство «цветочного домика»: есть ли там камин, сервизик, теплые носочки для шмеля – вчера она плела небылицы про цветочные жилища весь вечер. Марысю она, конечно, возьмет с собой – Збышек не силен в спорах.

Закутавшись в плед и грея пальцы о большую чашку чая с каплей рома, она скользила взглядом по комнатам – гостиная, библиотека, спальня, примерочная, вторая гостиная, где Збышек принимал иногда коллег. «Они с Басби снимут дом в горах над «Парадизом», – продолжал сиренье пенье внутренний голос. – Обязательно надо взять с собой эти кофейные чашки – тончайшие фарфоровые бутоны, но тогда и серебряные десертные вилки к ним, и скатерть, купленную в ткацкой мастерской в Ницце. Что делать с картинами?» Она смотрела на свою любимую – пламенеющее поле в Арле. Збышек купил ее у француза-агента, который возил полотна неизвестных импрессионистов знаменитому Щукину. Говорили, цена на золотисто-алое поле очень выросла за последние несколько лет. Удобно ли будет взять?