Ольга Шумяцкая - Он летает под аплодисменты

– А, малыш Визг. Ну, как же, Макс телеграфировал, что вы в Москве. Встретиться? Если хотите, подъезжайте к университету. Завтра в полдень. У меня будет перерыв.

Сейчас он смотрел, как она, улыбаясь, идет к нему – белая, почти мужская рубашка с открытым воротом, короткая полотняная юбка, загорелые ноги без чулок по-мальчишески пинают камушек. В вырезе легких сандалий ее пальцы с розовыми отполированными ноготками были чуть припорошены пылью.

– Ну, здравствуйте, Визг. Рада видеть. А это что? – Басби протянул ей коробку. – От Макса? – Она открыла коробку и расхохоталась. – Он сошел с ума! Посмотрите, что он прислал! – И Женечка сунула коробку Басби под нос. На него дохнуло сладким, слегка гниловатым ароматом. В коробке лежали первые крымские груши – некогда розовые, теперь же ставшие густо-коричневыми. – Если не съесть их прямо сейчас, придется выбросить. Хотите? – Женечка протянула ему грушу, но Басби покачал головой. – Как хотите. – Она надкусила круглый бок. Басби смотрел, как капля сладкого сока потекла у нее по подбородку. Тыльной стороной загорелой ладошки она вытерла сок и, причмокивая, принялась с удовольствием есть.

Мимо, смеясь и болтая, проходила компания молодых людей. Женечка обернулась на их голоса.

– Сергей! Андрюша! Яна! Посмотрите, как отличился мой братец! Расхватывайте!

Компания сгрудилась вокруг Женечки, потеснив Басби, и он вынужден был отступить на шаг. Руки тянулись к коробке, рты жевали, быстро произносили слова, губы улыбались. Женечка оживленно вертела головой из стороны в сторону. И Басби вдруг почувствовал собственную неуместность на этой залитой солнцем аллее, среди этих молодых людей в мятых льняных штанах – таких естественных, безыскусных и почему-то непонятных. Они были другими. И она была другой. А он – чужим. Басби как бы со стороны увидел мизансцену и показался самому себе нелепым со своим провинциальным шиком, тщательно прочерченными стрелками на брюках цвета «вырви глаз» и напомаженными усиками. «Надо бы сбрить», – подумал он, пощипывая усы. Даже в «Метрополе» среди холеной незнакомой артистической братии он больше чувствовал себя в своей тарелке.

Коробка с грушами опустела. Компания, галдя, отправилась дальше. Женечка повернулась к Басби.

– Ну, я пошла? – полувопросительно-полуутвердительно сказала она и сделала шаг в сторону.

– Подождите! – крикнул он поспешно, испугавшись, что она сейчас исчезнет. – Хотите пойти сегодня к Мейерхольду на «Ревизора»?

– Да бросьте, – она остановилась. – К нему не попасть.

– У меня есть контрамарки. Сам Мастер дал, – не удержался и похвастался Басби.

Неожиданно для Басби Мастер пришел на прогон «Сбежавшей куклы».

Поезд с декорациями, реквизитом и труппой прибыл в Москву через день после приезда Басби. Тут же начали осваивать сцену театра оперетты – спешно монтировали декорации, одновременно репетировали большими кусками. Басби двое суток не выходил из театра. Накануне премьеры был назначен прогон – гнали набело, без антракта. Почти сразу после начала кто-то вошел в зал. Басби оглянулся в темноту – директор театра, с ним двое. И тут же забыл о пришедших. Репетировали хорошо – девчонки лихо отбивали стэп, бегущие дорожки двигались без запинок, зеркала вертелись, подъемники, точно огромная грудь, ходили вверх-вниз, – оперетточная сцена оказалась весьма удобной для механистического гигантоманского мюзикла. Басби, расслабившись, откинулся на спинку режиссерского кресла. Когда прозвучали последние аккорды, легкие ножки проделали последние па, в зал дали свет, крикнув: «Спасибо, мои дорогие! Отдыхайте! До завтра!» – Басби увидел, как трое из зала двинулись к нему. Впереди шел директор. За ним… Пронзительные синие глаза. Мефистофельский профиль. Узкие губы. Глубокие залысины. Рядом – округлое лицо. Прямой короткий нос. Темные стриженые волосы. Женская фигура, полная чувственности. Мастер и Муза. Мейерхольд и Райх. Басби почувствовал, как похолодело в груди. Мейерхольд подошел к нему почти вплотную.

– У вас странное мышление, молодой человек, – сказал он отрывисто. – И я бы не сказал, что сценическое. Не советую вам во время представления гасить свет в зале, если хотите вовлечь зрителя в действие. В мюзикле это легко сделать. И вот еще что – приходите на «Ревизора», а потом загляните за кулисы, – и молниеносным жестом карточного шулера Мастер выхватил откуда-то из манжеты контрамарку и сунул Басби.

Они ушли, а Басби все стоял, прижимая контрамарку к груди и глядя вслед исчезнувшему Мэтру. Московские чудеса продолжались.

В тот же вечер он позвонил Златовласке, на следующий день встретился с ней возле университета, а вечером ждал на Триумфальной у бывшего театра Омона с его разнокалиберными башенками и окнами. На огромной афише «Ревизора», закрывающей фасад, значилось: «Автор спектакля – Всеволод Мейерхольд». «Как будто Гоголь и ни при чем», – подумал Басби. Стрелка часов, висящих на фонарном столбе, почти придвинулась к цифре «7», а Женечка все не шла. Басби нервничал, зло постукивал кулаком по кирпичной кладке стены. Возле театра толпилось множество людей. Билеты спрашивали аж от Страстной площади. Подскочили две девицы – нет ли лишнего? Басби покачал головой и сжал в кармане контрамарку на два лица. Но вот в толпе мелькнуло голубое платье. Наконец-то! Женечка подскочила, юбка взметнулась и на мгновение обвила его ноги шелковым коконом.

– Ну, что же вы стоите? Пойдемте скорее! Опаздываем!

Хороша! Как будто не она опоздала, а он.

В зал влетели, когда свет уже погас.

На сцене – полукругом множество дверей, выкрашенных под красное дерево. Двери открываются. Выкатывается маленькая площадка. Расставляется мебель. Актеры разыгрывают сцену. Замирают, словно манекены. Выезжает другая площадка. Актеры переходят на нее. Появляется Хлестаков. Он в цилиндре, с клетчатым пледом через плечо. Из верхнего кармана сюртука свисает бублик на веревке. Робот, фантом, призрак – он немногословен, сдержан. Он внушает страх. Быстро сменяются маски – интеллигент, чиновник, генерал. И всегда – хозяин положения. В огромном гардеробе Анны Андреевны, набитом нарядами, можно свободно прогуливаться. На обширном диване она томится в мечтах о любви. Тоска, тоска, тоска – читается в ее взгляде. Из тумбочки выскакивает воображаемый офицерик, и Анна Андреевна нежно кладет ему в рот ягодку винограда. А соблазняя Хлестакова, кормит его сочной дыней. Распахиваются двери. За ними – маски-лица чиновников. Тянутся руки. В них – увесистые конверты с деньгами. И вот – знаменитый финал. Читается письмо Хлестакова. Анна Андреевна падает в обморок. Городничего обряжают в смирительную рубашку. Оркестр играет кадриль, которая сменяется галопом. Толпа гостей с визгом и плясками проносится по сцене и спускается к зрителям. Звон колокола. Из оркестровой ямы к колосникам поднимается большой белый экран с последними строками пьесы, которые возвещают о приезде настоящего ревизора. Экран уезжает наверх, а внизу властвует «немая сцена». Музыка стихает. В зал дают свет. Зрители вглядываются в застывшие фигуры. Что это? Почему они не двигаются? Оказывается, это не люди – перед зрителями куклы, манекены.