Энгус Уилсон - Рассказы

Вчетвером уселись играть, а Роланд стал праздно расхаживать по комнате. Он остановился перед племянницей.

— Может, перестанешь упиваться этим чувствительным непотребством и пораскинешь собственным умом? — Она недоуменно посмотрела на него. — Пошли, правда, хоть в шахматы сыграем, — попросил он, как мальчик, которого обидели. Она, рассмеявшись, согласилась.

Карты вскоре прискучили леди Омут, и она, как ни поджимал губы Уолтер, как ни хмурился Джефф, понемножку, вразброс, начала разговаривать на посторонние темы. Диана ей вежливо отвечала, стараясь в то же время не раздражать еще больше мужчин.

— В общем-то, хороший был год, тысяча девятьсот пятьдесят пятый, верно, Уолтер? — сказала старуха. — Ну, то есть сравнительно, по нашим временам. — Немного спустя она добавила: — Конечно, у нас теперь приличное правительство, а это совсем другое дело. — И заключила, ко всеобщему ужасу, так: — Жаль, нельзя рассказать Генри, что у нас, наконец, имеется нормальное консервативное большинство. Ну, да ведь он и не знал, слава тебе господи, когда были эти чудовищные социалисты. — И она вздохнула.

Нужна была любая реплика, чтобы только разрядить неловкую тишину. Уолтер ворчливо сказал:

— Не могу понять, на кой черт Мэрдоку эта возня с папиными бумагами?

Но леди Омут сразу встрепенулась.

— Генри в последнее время стал очень беспокойный. Бывают дни, Карви с ним едва справляется. По-моему, слава богу, что доктор Мэрдок следит за его состоянием. Ты же не хочешь, Уолтер, чтобы вашего отца опять увезли?

Уолтер что-то буркнул в ответ, но потом еще раз или два возвращался к этой теме.

— Не трогал бы Мэрдок старика. Чего ему надо? — ворчал он. Интерес доктора к его отцу казался ему не столько профессиональным, сколько неприличным, даже наглым.

— Я читала, в России положение вроде получше, — снова заговорила леди Омут. — У них все время так: то лучше, то хуже.

— А я газеты больше не читаю, — тоном легкого упрека отозвалась Диана. — Вечно эти сенсации.

Леди Омут высокомерно улыбнулась невестке.

— Ну, нет. Надо идти в ногу с временем, я так считаю. Столько лет прожить в самой гуще событий, как я с Генри… При Геддесах дела пошли веселее, — добавила она; никто не отозвался. — Правда, эти требования о повышении заработной платы внушают тревогу, — сообщила она им, — но в целом все, по-моему, довольны.

Наконец, убедившись, что политика оставляет их совершенно равнодушными, она спросила:

— Диана, а когда вы едете в Швейцарию?

— В конце той недели, — ответила ей невестка. — У нас будет как раз полмесяца до начала занятий у Джеффа. Но вот погода не радует, развезло.

— Когда-то самое модное место было Сент-Мориц, — предалась воспоминаниям леди Омут. — Но я вас, дети, так ни разу туда и не свозила. Генри был против того, чтобы зимой ездить за границу, хотя, когда в двадцать восьмом у меня воспаление легких разыгралось, он ничего для меня не жалел. Сам отвез в Монте-Карло и на следующий же день уехал обратно. «Голубой экспресс» тогда ходил.

— А на будущий год — никакой Швейцарии, — объявила Диана, покосившись на Пейшенс. — Разве что Джефф поедет со знакомыми. А мы с Пейшенс на зимний сезон остаемся в городе. Пора ей появиться в лондонском свете.

— Будущую зиму, — из угла отозвалась Пейшенс, — я буду занята подготовкой к вступительным экзаменам в Оксфорд.

— Шахматы — игра, которая требует сосредоточенности, — шутливо-строго заметил ей дядя. — Гуманитарии на это неспособны.

— Ради бога! — воскликнула Диана. — Не называй ее такими пышными именами. Она и без того у нас синий чулок. У обоих детей совершенно нет чувства юмора.

Джефф проворчал:

— Уж если бабушка может следить за игрой, кажется, и тебе бы не грех, мама.

— Джефф! — строго произнес Уолтер.

Когда подошла его очередь быть «болваном», он встал и принялся бесцельно слоняться по комнате. В конце концов в руках у него оказался «Меморандум» лорда Омута.

— Мама, ты не возражаешь, если я это вскрою? — спросил он и, не дожидаясь ответа, надорвал конверт. Вскоре он уже вполголоса вычитывал себе под нос отрывки из отцовского послания, и теперь за игрой не следил никто.

Роланд, разумеется, время от времени виделся с отцом. Но старик, как правило, его не узнавал, а если, случалось, и узнавал, то упрямо отмалчивался. Какую-то ясность мысли он сохранял только в своих писаниях, так говорили Роланду. Диана же вообще никогда не поднималась к свекру под тем уклончивым прозрачным предлогом, что это его-де только бы расстроило. В действительности ей было неприятно, что такой близкий родственник — и не осознает ее существования. А для молодежи дед был просто заманчивой тайной. Не выказала интереса одна леди Омут. Она общалась с мужем ежедневно и, как и он, жила больше в прошлом, а жизнь тогда состояла не из одних роз. Но втайне «Меморандумом» были заинтригованы все.

— Старик опять пошел на ухудшение, — досадливо заметил Уолтер. — Последний раз, когда он меня узнал, я, по-моему, все-таки втолковал ему, что фирма давно вошла в состав треста.

Он гордился, что один из всех умеет достучаться до отцовского сознаний.

— Тимперли умер в прошлом месяце, — сказал он чуть погодя. — Жаль старика. Незаменимый был когда-то работник. — Самое удивительное, — сказал он затем, — что, при всей фантастичности этой писанины, старик действительно управлял фирмой именно на таких, как он пишет, диктаторских началах. Конечно, в его время это было еще возможно, но все-таки я уже застал дела в ужасном состоянии. Люди просто не желали этого терпеть. Отлично помню, как во время кризиса тридцать первого года мы потеряли трех или четырех крупных клиентов в Южной Америке исключительно из-за его упрямства. Трудовые соглашения! — горько засмеялся он. — Посмотрел бы я на кое-кого из рабочих, если бы они это прочитали.

И он зачем-то стал читать «Меморандум» вслух с самого начала.

— Право, дорогой, едва ли сейчас уместно… — попыталась было возразить Диана.

Но Роланд сердито накинулся на нее:

— По-моему, я не меньше Уолтера имею право знать, что думает отец. Благословение досталось Иакову, а не Исаву.

— Но я не тебя имела в виду! — тоже повышенным тоном возразила ему Диана.

Леди Омут положила конец спору.

— Я считаю, вовсе незачем ни от кого скрывать, что Генри написал, — сказала она спокойно. — Дети уже большие, — она оглянулась на Пейшенс и Джеффа, — поймут, ведь дедушка не в себе был, когда это писал. Он болен рассудком. Но мы его болезни не стыдимся. Она не позор, а несчастье. — И старая женщина улыбнулась Диане в знак того, что прощает ей промах, совершенный, конечно, не со зла, а лишь по неведению.

Слова леди Омут явно смутили обоих ее сыновей. Уолтер готов уже был на этом прекратить чтение. Но мать сказала: