Гера Фотич - Подонок [Авторский сборник]

По причине того, что крепость лыжи напрямую зависела от количества и качества ее обмыва, срочно потребовалось добавить за территорией училища в чебуречной. Виновницу прихватили с собой, но так как ее за стол не посадишь, оставили стоять за порогом. Тем более, что зимние холода для нее, оптимальные метеорологические условия. В процессе обмывания выяснилось, что для конькового хода необходима повышенная прочность в виде пары фугасов по восемьсот, а остальное на длительность эксплуатации.

Официант, здоровый парень с круглой лоснящейся физиономией, сразу вызвал у Григорьева подозрение, но до поры ничем себя не выдавал. Только недоверчиво косился на старших морских офицеров.

Со временем лыжа на улице должна была бы окрепнуть до такой степени, что хоть под танк ее бросай — ничего не будет! Почувствовав, что виновница свое взяла, как и они, друзья в обнимку, изображая все тот же коньковый ход, двинулись на выход.

Выйдя на крыльцо, Григорьев повел рукой влево, но рука ударилась о стену, ничего не обнаружив. Чтобы не сбить равновесие, он не стал поворачивать голову, а только скосил глаз — лыжи не было. В волнении он резко повернулся к тому месту, где она стояла, при этом толкнув Степанова в сугроб. Вперил свой выпуклый военно-морской глаз в пустое место. Это был удар! Но не для морского волка!

Тут-то он и вспомнил подозрительного официанта.

Все тем же, но вынужденным коньковым ходом, он вернулся в чебуречную искать обслугу.

Из невразумительного наезда с захватом воротника, с упоминанием какой-то лыжи и конькового хода официант ничего не понял. Но бить офицера в форме не стал, поскольку чебуречная носила гордое звание заведения образцового обслуживания.

Подумав, что военмор не в себе, стал успокаивать: мол, лыжи погуляют и вернутся. Григорьев решил, что над ним издеваются. Масла в огонь подлил Степанов, который к тому времени уже выбрался из сугроба и нашел вход в чебуречную. Появившись в дверях, припорошенный снегом, он споткнулся о порог и, падая, уперся головой в живот официанту. Тот ойкнул. Григорьев поддержал атаку друга…

Что было дальше, он не помнил.

Первая мысль, пронзившая его сознание утром, была: «Живой и дома!»

Проклиная чертову доску с коньковым ходом Григорьев выходил из строевого отдела со строгачом в учетной карточке.

— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться! — услышал он бодрый голос рядом с собой.

Оторвав угрюмый взгляд от пола, Григорьев обомлел. Перед ним стоял пронырливый старший лейтенант из его роты и счастливо улыбался во весь рот, предчувствуя благодарность начальства. В руке он бережно держал голубую, как морозное небо, лыжу. Ту самую!

— Проявил заботу! — торжественно сказал он, — прохожу мимо чебуречной, вижу вам не до нее. Дай, думаю, сберегу.…

Увидев дикий взгляд начальства, он резко умолк. Но почувствовав напряженность молчания, решил еще что-нибудь сказать, переменив, как ему показалось, тему залепетал:

— А вы, говорят, коньковый ход осваиваете?.. Научите?..

Я совсем не злопыхатель! И не вредитель какой-нибудь. У меня служба такая! Обыкновенная, так сказать, служба, хотя на другие не похожая — цельный день на людей смотреть.

Да, ведь и смотреть-то можно по-разному! Смотр у меня особый и на все случаи разный. К каждому индивиду — свой подход!

Они вот проходят мимо меня, эти индивиды и думают, конечно:

— У, гляделки свои выставил!..

Сами знают, что мне за это государство деньги платит, но все равно так думают. А бывает похуже. Идет такой индивид, глаза голубые, чистые, а сам думает:

— Эх, брат, тебе бы сейчас опохмелиться…

Ну, это я к примеру… Не каждый же день у меня мешки под глазами и банка трехлитровая с водой на столе.

Но у меня супротив таких людишек свой ход есть!

Вижу, он приближается к будке. Этак незаметно пальчиком тумблерок сигнализации щелк — та звенеть. А я к трубке, что сбоку на стене без дела болтается и провод от которой тянется незнамо куда под стол. Хвать ее и кричу этак подобострастно:

— Есть! Так точно! Будем брать!

А сам краешком глаза на того типа кошусь. Если он еще не сбег, то я ему по секрету, но очень этак важно и озабоченно говорю:

— Не задерживайтесь, товарищ, операцию срываете!

Правда, за эти звонки я выговор схлопотал, но зато те мелкие людишки меня уважать стали! Как проходят мимо, так незаметно кивнут головой — мол, все понимают. Будто хотят сказать:

— Я и ты одной крови!..

А в нашем деле без уважения нельзя. У меня работа такая. Это на вид она простая и никчемная, а на самом деле очень нужная работа и ответственная!

Представляете, это одним взглядом надо человека распознать, оценить и сделать соответствующие выводы!

То, что они пропуск показывают, так это же ерунда! В пропуске ж не написано, хороший это человек или плохой. Вот и приходится мне с первого разу определять, верить ему или не верить.

Другие всю жизнь с человеком проживут, а на что он способен не знают! А я вот должен посмотреть и сразу сказать: украдет или нет, и сколько.

Вот для этого сижу я, значит, и этак исподтишка поглядываю в свое окошечко исподлобья. Делаю вид, что вовсе ничем не интересуюсь, но все-то они у меня, как на ладони.

Я давно их повадки изучил!

Тех, кто боязливо идут, я сразу примечаю по дрожи в коленках. Знаю, что они не меня боятся, а моего хамства! Думают, что раз на голове фуражка, так я и совесть потерял? Что мне порядочного человека подозрением оскорбить ничего не стоит? Ну, да пусть так думают. Зато я им верю. Если туда с опаской идут, оттуда точно ничего не вынесут!

Другой прямо на меня валит! Улыбается, как народный артист, и в глаза мне заглядывает. Этак держит мой взгляд, чтобы я не видел, как он свой появившийся беременный живот, съехавший на бок, незаметно поправляет. Какая уж тут вера? Хап его, и четыре балла заработал за несуна. Потом еще парочку без пропусков запишу, да акт на пьяного составлю. Смотришь, стану лучшим в смене. Премию дадут.

Но мне все чаще везет на рационализаторов. Задумчивые такие, все больше под ноги себе смотрят и руками машут. Что только вместо пропуска не показывают! И проездной, и паспорт пытаются подсунуть. Как-то один пятерку протянул. А я и не растерялся. Говорю ему:

— Это старый пароль, а сегодня десятка действует!

Он конечно засмущался. Стал извиняться. Но пятерку забрал, жмот!

С утра народ валом валит — опоздать боится. Поэтому я их не останавливаю. Но тем, кто пропуска не показывает, говорю, в зависимости от того, как он выглядит:

— Вы не хотите мне ничего показать?

Или:

— Вы что, своей фотографии смущаетесь? Давайте посмотрим на вас в молодости!