Евгений Будинас - Промежуточный человек

Таким образом, все достижения нашего приятеля до определенной поры носили характер случайностей. Хотя непоследовательным его не назовешь: во всем как раз и прослеживалась абсолютная верность себе и последовательность. Достигал-то в итоге Сватов многого, пожалуй, больше любого из нас.

Но, повторяю, зависти ни у кого его успехи не вызывали. И, даже обращаясь к нему за помощью или советом, мы испытывали настороженность.

Итак, он нас внимательно выслушал.

— Задачу понял, — сказал Сватов, узнав о наших сомнениях насчет директора совхоза Виктора Васильевича и его готовности способствовать Дубровину в приобретении дома.

Виктор Аркадьевич задумался. Правда, ненадолго.

— Что может покорить аборигена? — Он посмотрел на Дубровина иронично и снисходительно, как учитель на запутавшегося в задачке ученика. — Правильно… Дефицит.

Он еще немного подумал.

— Знаешь, чего в белорусской деревне не бывает никогда?

Это он экзаменовал уже меня как специалиста по сельским проблемам. Но ответа получить не надеялся, ответ он уже придумал:

— Арбузов.

И мы отправились на колхозный рынок, где темноликие люди в тюбетейках помогли нам загрузить полный багажник сватовской «Нивы» прекрасными образцами полосатых плодов семейства тыквенных, только недавно появившихся на рынке.

Осматривать дом Геннадий не пошел. Главное — место.

Дом действительно никуда не годился. А место… Место было неописуемым.

Вначале, правда, Геннадию предлагали купить добротный дом, огромную домину — с пятью окнами на все стороны, на высоком, сродни крепостным стенам, каменном фундаменте. Но стоял он на голом месте у самого въезда в хозяйство. И вдали от реки. Я не оговорился. Ему действительно предлагали.

Ход с арбузами был найден Виктором Аркадьевичем точно, судя по тому, с какой удовлетворенностью расходились участники встречи у тихой речной заводи, унося по паре полосатых кавунов под мышками.

Во время раута Сватов превзошел самого себя. Сработала его уже не однажды восхищавшая нас способность находить верный тон в общении.

Прямо на траве он развязал тесемочки дубровинской папки и изложил участникам встречи отношение широких слоев общественности к проблеме заброшенных усадеб, подкрепляя рассуждения цитатами из газетной периодики. Под общий хохот выдал, безбожно привирая, историю дачных «товариществ». Не забыл и о теории положительных установок, поданной с уважением к ее автору, известному ученому-кибернетику, тут же скромно присутствовавшему.

Дубровина он заставил исполнить что-то душещипательное на свирельке, чем тот окончательно восхитил совхозного агронома Александра Онуфриевича, через пятнадцать минут — просто Сашу.

Директор совхоза Виктор Васильевич — через пятнадцать минут просто Василич — слушал доводы известного кинорежиссера, тщетно пытаясь облокотиться на арбуз, но внимательно и согласно кивая. Руководитель он был немолодой и, по всем понятиям, далеко не современный. Хозяйство вел по старинке, что называется, с тихим преодолением объективных трудностей, отчего звезд не хватал, правда, и не набивал шишек. Здесь он тоже рассудил по-житейски. Хорошему человеку почему не пойти навстречу?..

В том, что человек хороший, никто не сомневался.

Слушал Василич, повторяю, внимательно, не перебивал, а потом вдруг подытожил:

— Да что вы меня агитируете? Нравится дом? Берите. Оформляйте. Из горожан на нашей территории ваш товарищ, между прочим, будет седьмым…

И уже потом, безуспешно стремясь справиться сразу с тремя кавунами, один из которых упрямо откатывался в сторону, высказал свою хозяйскую логику, как бы рассуждая сам с собой:

— Зла и ущерба здесь, я думаю, нет… Опасности большой — тоже… Комиссия? Ну, приедут, уже и приезжала прошлый раз комиссия: кто, мол, позволил дом продавать? А я им: что ж мне его, в совхозный баланс принимать? Кто за ним смотреть будет, кто жить пойдет на отшибе? Ладно… Участок кто позволил выделить? А участок-то я и не выделял! Яблони — его, дом с сараем — его. А участок? Берите, он вам нужен, если вы такая комиссия, пользуйте. Мне? Мне — нет, не нужен. Картофель между яблонями я садить не собираюсь. Мне эти яблони — не кость в горле. Земли вокруг столько… — Василич помолчал, дожидаясь, пока Сватов уложит два арбуза в откуда-то появившуюся авоську. — Но вот польза от такого новожителя есть. Не по писаному, конечно, о новом климате села, как это в газетах подается — жизнь, она ведь не всегда по писаному… Но то, что человек культурный будет у нас жить, — это уже и новый климат. Непосредственное воздействие в прямом соприкосновении. Факт такой в глазах наших байстрюков цену добру, что без толку пропадает, вроде бы и приподымает. Солидный человек, городской, с дипломом, с ученым званием приехал… Бросовое, бесхозное берет, да с пониманием, с уважением.

А уже на прощанье, тепло пожимая всем руки, а со Сватовым даже расцеловавшись, добавил, подводя итог содержательной встречи:

— Да и не могу я, если честно, смотреть, как приходит все это богатство в унылое, можно сказать, запустение… Вина, что ли, у меня есть. Перед бабками этими, что всю судьбу свою новой жизни отдали, а пооставались одни, будто все, чем страдали, чему радовались, никому вроде стало и не нужным…

И, повернувшись к Дубровину, еще раз пожал ему руку, как бы сожалея о необходимости расставаться:

— Надумаете брать, приезжайте. Будем соседями…

Через неделю Виктор Васильевич позвонил мне. Это было и вовсе неожиданным. Даже близко знакомые руководители домой нашему пишущему брату звонят редко. На письма и то не отвечают.

— Ну, где там ваш ученый? Будет брать или одумался?

«Ученый» между тем колебался. Одно дело теоретизировать, совсем другое совершать практические шаги. Недели через две он отправился в совхоз самостоятельно. Похоже, что покупать дом он передумал. Во всяком случае, условия совхозному руководству выдвинул невероятные и по всем статьям безнадежные. Так, мол, и так. Все обдумал. Буду брать, если можно перевезти дом поближе к реке, да в деревеньку поменьше, причем поставить обязательно чтобы с краю… Иначе — не возьму. Дом-то хорош и цену свою оправдывает, но мне ведь не дом нужен — природа и уединение.

Непонятным образом эта ультимативная наглость оказала на совхозное начальство положительное воздействие. Какую-то перевернутую логику Геннадий здесь употребил, чем взял Василича окончательно.

— Что, Александр Онуфриевич, поможем товарищу ученому? Сообразим насчет природы?

— Отчего же, Виктор Васильевич, не помочь, — оживился Саша, сразу смекнув, на что намекает директор.