Владимир Рафеенко - Долгота дней

— Даже не знаю, — вяло улыбнулся Гредис, — а мы давно, что ли, гуляем?

— Времени, сам посмотри, сколько! — Вересаев показал циферблат наручных часов. — Первые клиенты через два часа. Может, с бабами придут, как думаешь? Прошлый раз прехорошенькие такие были. Особенно та, с ногами, как у Ганеши…

— Клиенты — это святое, — согласился профессор, — только ничегошеньки вспомнить не могу. Беда просто. Давно, говоришь, мы в Киеве?

— Сейчас ничего вспоминать не нужно, — энергично проговорила Лиза, — двигаем на Подол, в сауну. Полки немыты, парилка не протоплена. От вас разит, как от скунсов.

— Ты права, — вздохнул Гредис, — надо спешить, потому что ведь скажут, мол, переселенцы работать не хотят.

— Святая правда, — вздохнул Вересаев. — Виноватые во всех украинских бедах. Алкоголики, тунеядцы, эротоманы…

— Ватники, — подхватил Сократ.

— В мире жестче ваты нет, чем сбежавшие из Z, — продекламировал Николай. — Ритуалами и плясками вызвали из бездны ПХ-супостата. Говорим на мове врага, то бишь Сковороды, Шевченко, Гоголя.

— Русский — великий язык! — кивнул Гредис. — Но мрачный. Чертовски привлекателен. Бездна, дна не имеющая. Не верь ему. Обманет, обольстит, подарит надежду, а под конец и вырвет ее из рук. Выставит идиотом, злодеем, инородцем. А в конце непременно скажет: иди вон, подлец, ты недостоин меня.

— Между нами, — прижал руку к сердцу Вересаев, — если уж разговор о языке, то лично я предпочитаю телячий…

— Нет, обожди, Коля, — перебил его Гредис. — Все-таки удивительное дело. Ты знаешь, у меня стойкое ощущение, что я не ватник. А, как бы это выразиться поинтеллигентнее…

— Патриот?

— Вот-вот, что-то в этом роде, — кивнул Сократ. — Конечно, не в том смысле, как принято…

— Понимаю, Сократ Иванович.

— Уж не знаю даже, отчего, — Гредис помассировал затылок, — но чудится мне, будто только тем, что живой здесь стою, что-то хорошее для страны сделал! Понимаю, смешно это, но сердце радуется. И отчасти даже как бы гордится фактом собственного бытия. Скажешь, старческий идиотизм?! Что ж, может, и он! — профессор помассировал пальцами виски.

— У меня, Сократ Иванович, — подхватил Вересаев его под руку, — точно такие же ощущения! А ты что задумалась, Лиза?

— Булками шевелите, — посоветовала девушка.

Несколько крепких парней со свиными ушами и крохотными глазками наблюдали за ними из минивэна синего цвета с тонированными стеклами. Полная интеллигентная дама в очках, сидящая в «Шоколаднице», изучала не столько страницы «Войны и мира», лежащей перед ней, сколько Гредиса и Вересаева. Стоило Лизе прищурить глаза — и становилась эта дама похожей на свинью в рюшках. У девушки в горле застучал пульс. Лиза Элеонора страшно любила Льва Толстого, но при этом чувствовала, что сегодня свиной змей особо недоволен переселенцами, оказавшимися в самом центре его владений. Любой из прохожих может оказаться одной из его голов. И тогда…

«Что тогда? — думала Лиза, вытирая испарину. — Смерть? Но, боюсь, смерть уже не для нас. Значит, жизнь? Свиная жизнь по свиным законам? Неужели можно принудить и к этому? А если нет, отчего я чувствую, что этот день — последний? Ведь мы так ничего и не сделали! Никого не нашли, не спасли, не прочитали, не почесали пузо! Только и успели, что почувствовать себя беспомощными детьми и разувериться в собственных силах».

— Поворачиваем налево! — прикрикнула она, и мужички ее послушались.

— Вот я как думаю, — свернув за угол, продолжил Вересаев. — Коля — химик, писатель, человек. Коле, между прочим, пятьдесят пять, и он живет в этой стране. Кому и что я должен доказывать? Быть живым и настоящим, Сократ, — ведь в этом и состоит единственная человеческая работа! Стать хомо, простите, сапиенсом, на том конкретном месте, куда Бог тебя определил, — вот дело всей жизни. Причем не такое простое, как кажется Министерству культуры. Говорить на каком-нибудь хотя бы языке, творить. Любить, в конце концов, баб…

— Коля, ну ты достал уже с бабами, — покачал головой Гредис.

— Или хотя бы выпивку и стихи, — исправился Вересаев. — Смотреть на звезды. В конце концов, человек для государства или государство для человека? Ведь что нам это, извините, государство? Мы и без государства всякого можем воевать, строить, стихи писать, баб любить, уж прости, Сократ, но без них жизнь — не жизнь. Есть ощущение, что модерная держава украинцам нужна исключительно, чтобы сказать другим народам: «Вот, млять, и мы построили! А вы думали, не построим?! Да ни хуя подобного!»

Положа руку на сердце, Сократ, наш народ сейчас воюет, рожает и кормится не благодаря государству, а вопреки ему. Нет, я не говорю ничего! — поднял руки Вересаев и непременно упал бы на проезжую часть, если б его не поддержала Лиза. — Раз принято так в международной практике, чтобы оно было, это самое государство, пусть будет. Хрен бы с ним! Но причем тут его интересы? Какие, на хрен, у него могут быть интересы? Государство, на мой взгляд, — это что-то типа пылесоса. Его дело — работать, а не иметь интересы. Это механизм, млять! Механизм, говорю вам как химик и массажист. А у нас этот миксер, понимаешь, становится в позу Господа, извините, Бога. Поймите же вы, наконец, я не обязан любить соковыжималку! И никто из нормальных людей не обязан. Люди — вот главная и единственная ценность! Люди! Ну и женщины, конечно, — стеснительно улыбнувшись, добавил Николай.

— Ну да, ну да, — саркастически усмехнулся Гредис.

— А нация — это еще что? — снова загорелся Николай. — Вот ты, например, литовец. А я, допустим, химик. И оба мы граждане Украины. И не вижу в том противоречия. Каждому свое, как говорили древние греки…

— Римляне, если уж на то пошло.

— Да хоть египтяне, профессор! Нация хороша была во времена Наполеона, а сейчас что это? Как на мой рассудок, сейчас важен народ! — он поднял длинный и желтый от табака палец вверх. — А народ — это что такое? Это все мы, к примеру, без разбора. Вот такие нелепые, смешные, глупые дети Украины, любящие ее каждый по-своему. Да и что такое сама наша страна? Не Рада, не администрация президента, не территория. И уж конечно, не политическая партия, группа крови. А тем более не родословная! Мы же не собаки, в конце концов, Сократ Иванович?! Мы же люди вроде?

— Банальщину несешь, Коля! — поморщился Гредис.

— Нет, обожди! Вот как ты там говорил? Жизнь после смерти! Вот что такое Украина. Это души наши! Это Рай, который, как известно, или есть в тебе, или его в тебе нет. Свет немеркнущий!

— Ну и бабы, конечно, — добавил Сократ, усмехнувшись.

— И мне, например, обидно, — Вересаев не заметил сарказма. — Говорят: этнические украинцы, этнические украинцы. Просто какое-то бремя, млять, белого человека. А есть, например, масса евреев, которые любят Украину.