Владимир Рафеенко - Долгота дней

— Кафель в Z несравненно лучше? — поинтересовалась Лиза Элеонора.

— Не встревай в мужские беседы, — попросил Гредис.

— Отлично! Встречайте сами клиентов, а я сейчас буду, — Лиза махнула рукой и выскочила в дверь. В предбаннике подышала на ледяное стекло, и на нем тут же нарисовались Новый год и елка. Над площадью закачалась рождественская звезда, и закрутилась карусель, которую давно следовало сжечь. Звезда замерцала радугой, поплыла по мокрому небосводу, исчезла вдали. Замычала корова, облизала красное личико Иисуса. Иаков схватил семью и срочно повез на курорт. Крохотный Ирод стал убивать младенцев. Три царя принесли подарки. Началась новая эра.

«Так и есть! — подумала Лиза. — Встретим праздник сегодня!»

Одним движением размазала по стеклу движущиеся картинки. Ладонь закололо. На глазах выступили слезы. Бытие исчезать не любит.

Хлопнув дверьми, выбежала на улицу в начинавшийся снег. Стремительно темнело. Ноябрь превратился в декабрь. До Рождества оставались часы.

— Погоди ты, малахольная! — крикнул в окно Сократ, но девичий силуэт уже пропал в снежном тумане. — Смотри ж ты, куда это она?

— Мало ли, — Вересаев глядел в узкое зарешеченное окно, в котором танцевали блики и отблески уходящего времени. В них ему чудился женский голос, так нежно зовущий его по имени, что противиться ему не было сил. Женщины, которая могла бы его так позвать, во всей Украине не сыщешь, а значит, то была смерть. Коля понял, что ближе к вечеру потеряет рассудок, выйдет в ночь и пойдет на этот голос, и спасения уже не будет. Ее зовут Аврора-Генриетта-Даниэла-Евангелина-Женевьева-Злата-Ирма-Конкордия-Лолита-Моника-Патриция-Римма-Сарра-Ульяна-Фаина-Чеслава-Шарлотта-Эсфирь-Юдифь-Ядвига или как-то еще. У нее громадные глаза, красный рот, невероятный темперамент, отличное чувство слова. Немка, а скорее еврейка. Австрийка, венгерка, румынка, француженка. Прекрасный украинский поэт. Польский филолог, умница из Вроцлава. Барменша из Кошице. Вдова из Перемышля. Актриса-худышка из Брно. Одинокая жизнь и смерть, начало и конец всех устремлений. Ее сердце прекрасно, а руки пахнут бензином. Кому как не девочке этой решать, когда вступить мужчине на дорогу, ведущую к Магеллановым облакам?

У Николая дрожали губы. Он улыбался, стараясь не гневить судьбу слезами. Думал о том, что сердце исполнено любовью, как свеча огнем. Скоро плоть и душа станут единым целым. И не нужно будет больше разделять женщину и любовь. Прошлое и будущее. Жизнь и смерть. Дом и Украину.

Сократ дрожащими руками вынул из ящика стола мерзавчик и пригубил.

— Ты только Лизке не говори! — попросил он, и вдруг почувствовал небывалую радость от глоточка обычной водки. — О, какой праздник! — заулыбался он во весь рот. — Какой праздник, Коля, черт побери! Чует сердце, клиентов сегодня не будет.

— Это почему же?

— Пора идти нам дальше. Только как же Лиза?! — задумался он. — С другой стороны, что ж Лиза? Сама себе человек. И потом, — он улыбнулся, — девочка наверняка и без нас с тобой во всем разберется. Так что сейчас я допью. Мы возьмемся за руки и пойдем на Софиевскую площадь. Но в первую очередь, Николай, нам с тобой нужно добыть бензин!

— О чем ты, профессор?! — удивился Коля. — Что происходит, Гредис?

— Кажется, — томно улыбнулся Сократ, — настало время цикуты!

— И как же мы ее станем пить?

— Уж как доведется, так и выпьем! — ответил философ, сделал глоток и блаженно улыбнулся.

Между тем, Лиза с замиранием сердца вернулась к Успенской церкви. Разумеется, нищий пропал. Серый холодный воздух, грязноватый снежок, спешащие люди — всего этого было вдоволь, а вот сумасшедшего с Кобзарем и след простыл. Скорее от отчаяния, чем в надежде отыскать его, Лиза принялась расспрашивать у людей, отдыхавших в сквере напротив.

— Так он на лавочке у Сковороды расположился, — пояснила та же самая улыбчивая дама в очках, которая еще недавно читала «Войну и мир» на Крещатике. — Его какие-то парни в сторонку отвели. Может, квасом угостить хотели? Его тут все угощают квасом.

— Квасом?! — удивилась Лиза.

— Сама удивилась, — развела руками дама, — какой квас в декабре? Но водки он никогда не пил. Во всяком случае, покуда на площади Кобзаря читал.

Сердце у Лизы заныло. Не пошла — побежала к Сковороде. Григорий Саввич глянул на нее грустно и молвил:

— Однако человек, который есть начало и конец всего, всякой мысли и философствования, — это вовсе не физический или вообще эмпирический человек, а человек внутренний, вечный, бессмертный и божественный, так что на многое в своих поисках не надейся.

И тут же она поняла, что читавший Кобзаря мертв. Подошла поближе, увидела тело нищего. Долго не могла оторвать глаз от улыбки, застывшей на изможденном лице.

— Приветствую тебя, глядящий в Кобзаря! — сказала она. — Да будет путь твой светел, а участь легка!

— И тебе не кашлять.

— Тебя как убили?

— Салом в сердце.

— Свиной змей?

— Он, родимый.

— Какая жесть!

— Ерунда, не убивайся.

Лиза заплакала и хотела уйти. Но тут заметила томик, лежащий под лавкой. Удивительное везение! Люди, убившие нищего, то ли не увидели книгу, то ли не понимали всей ее культурной и метафизической ценности.

— Слава тебе, Боже наш! — прошептала она, схватила томик стихов, сунула его за пазуху и побежала прочь.

— Человека убили! — тут же заорал за ее спиной чей-то истерический голос. — Человека убили! Вот та худая чертовка! Держите ее!

— Точно! Я сама видела! — подхватила крик любительница Льва Толстого. — Ножиком пырнула! Ножиком в сердце! Полиция! Вызывайте полицию! Что делается, граждане, куда ж Порошенко смотрит?!

— Догнать стерву! — подхватил разноязыкий хор, в котором украинская и русская речь сплелись в удивительнейшей гармонии. За Лизой пустилась шумная киевская погоня.

«Останавливаться нельзя!» — думала она, хотя сильнее всего ей хотелось упасть в снежок, смешанный с водой, глянуть в небо бессмысленными от ужаса глазами и заорать. И принять свою участь, какой бы она ни была. Но Лиза на это не имела права. Слишком многое сейчас зависело только от нее.

«Но что же делать?! До сауны не добежать. А если даже и успею, что дальше?! — мелькнуло в голове. — Гредис и Вересаев ничего не помнят, а что и вспомнят, лучше бы позабыли. Если не затопчут ногами, сдадут органам. А там работает куча свиных голов. Нас объявят агентами Кремля. Правда, рано или поздно, выйдет наружу, но миссия будет провалена. Сократ и Вересаев сойдут с ума, а мне придется уйти в монастырь или в пресс-службу к мудаку-олигарху…»

Мысли теснились. Сердечко билось. Веселые задорные крики, матерные возгласы и междометия слышались за плечами. Киевская чернь, наущаемая свиным змеем, гналась за девкой, чувствуя резвость в членах, объяснимую как холодной погодой и дешевой водкой, так и близостью большого религиозного праздника.