Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Платить мы не будем.

— Как же я тогда их соберу?

— Послушайте, — сказал я. — Существует инструкция, согласно которой в случае стихийного бедствия все предприятия выделяют людей для борьбы с ним и сами оплачивают часы, отработанные во имя спасения человеческих жизней.

— Что-то я не слыхал, чтобы в данном случае под угрозой находились человеческие жизни.

— А между тем это возможно. В Броде вон даже трактир «Красная роза» открыт, а в Рудной магазины пусты и люди того и гляди начнут поедать друг друга.

Он засмеялся и, перегнувшись через стол, похлопал меня по плечу.

— А в самой-то Рудной спасательные отряды действуют? — спросил он, уверенный, что я отвечу отрицательно.

Но я сказал:

— А как же. Пробиваются нам навстречу. Сейчас они на крутом подъеме, что ведет из города. Километрах в шести от нас.

Я предполагал, что это вполне возможно. Председатель встал, вышел из кабинета. Проверял через секретаршу, правду ли я говорю. Когда он вернулся, встал я. В узкой и длинной комнате было всего одно широкое окно, выходившее в садик, где скорчились под снегом кусты. Свет из окна падал на мое лицо, лицо председателя оставалось в тени.

— Н-да, — буркнул он и, подняв глаза к потолку, стал что-то подсчитывать в уме, потом вполголоса заметил: — Вам не следовало говорить неправду.

— Но они действительно идут нам навстречу! Разве не ясно, что они не могут сидеть сложа руки! У них нет ничего, кроме лопат. Ни бульдозера, ничего. Их там с полсотни наберется, ровно столько же, сколько я прошу у вас.

— Полсотни — это много.

— Ну, тридцать.

— Не знаю.

— Вы в самом деле убеждены, что нельзя солгать даже во имя доброго дела? — спросил я.

Довольно долго стояли мы так, глаза в глаза. У меня отчаянно жгло веки. Лицо было как выжатое полотенце. Я и не знал, до чего может изменить внешность человека вынужденная бессонница. Казалось, у меня воспалена слизистая, а в правом глазу торчит какое-то постороннее тело. Глаз слезился. То и дело приходилось вытирать.

— По-моему, лгать не надо, — ответил председатель.

Нам обоим было неловко. Но он разрядил напряжение, похлопал меня по плечу и улыбнулся.

— Попробую достать людей. Все сделаю, не сомневайтесь. Ведь этакую погоду уже и погодой не назовешь… Как соберу людей, дам вам знать.

— Посылайте их на участок к Обадалу. Он примет их и отправит на трассу. Лучше все-таки человек пятьдесят.

Захлопнулась за мной стеклянная дверь с тускло поблескивающими стальными скобами. Я прикрыл рот шарфом. Губы тоже жгло. Все лицо чесалось. Я провел рукой по щетине; в коммунальную парикмахерскую рядом с «Красной розой» не пошел — еще усну в кресле, храпеть начну. Поддев носком башмака кучку пожелтевшего снега, я застегнулся на все пуговицы и пошел восвояси.

Я не свернул к участку. Все машины были на линии. Пятна масла окрасили снег в желтоватый цвет, снег в этих местах протаял. Я долго шагал навстречу метели и ветру. Надо было отыскать Павличека. Я дал ему немного поспать и ночью же выслал вперед со стругами. Вот теперь-то я всем своим незащищенным телом почувствовал, что такое буран. Он был как могучий дикий зверь. Он набрасывался на меня, а я, упираясь в его стену, шагал медленно, на ощупь. Дорогу кое-как привели в порядок. Под ногами была каша: снег от соли растаял, на этот размякший слой ложились все новые и новые хлопья и тоже таяли. Я разгреб ногой снежное месиво, под ним оказался слой шлака. Песка я не заметил. Проезжую часть расчистили такой ширины, чтоб только могли разъехаться две машины. Я перешел первый мостик. С правой его стороны снег свалили вниз, а на левой остался сугроб, отняв с полметра ширины. Я вспотел, меня мучила жажда. Я захватывал пригоршнями снег и лизал его.

Ветер донес голоса. Я изо всех сил боролся с вьюгой, продираясь вперед. За лесом, где измученным соснам так и не удалось распрямиться, снег со свистом гнало параллельно земле, сбоку. Идти стало куда легче. Впереди я уже различал хриплые переругивающиеся голоса. Там сбрасывали с грузовика смесь, грохот доносился до меня уже совершенно явственно. Пасмурный день, обледенелая дорога, только что посыпанная смесью, изменчивый свет скрытого за облаками солнца — а я иду словно по глубокому окопу, вдоль которого тянутся высокие брустверы слежавшегося снега. Я уже слышал приглушенное расстоянием надсадное рычание «татр» и высокое, равномерное взлаивание снеговой фрезы. Местами дорога обнажилась — под снегом был сплошной лед.

За рулем трехтонки сидел Лысонек, улыбался мне, высунувшись из окна.

— Господи, неужто всю дорогу пешком?! — удивленно воскликнул он.

— Пешком, — ответил я, становясь так, чтобы те, кто сбрасывал смесь, видели меня, а то как бы на голову не навалили; и так уже сыпанули по ногам.

Я поднял руку помахать им — и остолбенел: из кузова, опершись на лопату, на меня смотрел Бальцар.

— Как ты сюда попал? — спросил я, отступая на шаг.

Он швырнул лопату смеси мне под ноги. Ударившись о землю, смесь брызнула на ботинки, облепила брюки. Я не двинулся с места.

— Хорошо лопатой орудуешь. Надо бы оставить тебя на этой работе.

Он больше не стал кидать. Поправляя рыжий шарф, полез в глубину кузова.

— А вы кто? — спросил меня другой, незнакомый рабочий.

— Зборжил.

— Вот бы не подумал. Вы весь белый. Нет, вы правда Зборжил или опять какой-нибудь проверяльщик?

Оба они, рабочий и Бальцар, запорошенные снегом, двигались как тени. Снег с себя они не отряхивали — бесполезно. Трехтонка медленно катилась вперед, а они равномерно, один в правую, другой в левую сторону, сбрасывали просоленный шлак, который толстым слоем ложился на дорогу. Снег у меня под ногами размягчался.

— Как дела?

— Как сажа бела.

— Что так?

Рабочий судорожно, со злостью набирал на лопату смесь, яростно швырял ее за борт.

— Еще спрашиваете! — крикнул он.

Бальцар засмеялся.

— Почему ты все-таки здесь, черт возьми?!

— Один свалился, надо же кому-то.

— Сам вызвался?

— Нет. Я плясал от радости, когда Обадал приказал.

Вьюга выла. Рабочий разбрасывал смесь равномерно, экономными движениями.

— Так почему же все-таки «как сажа бела»? — поинтересовался я.

— Доедем до конца, и брошу я все к дьяволу, пан начальник!

Лысонек остановил машину: колеса на подъеме пробуксовывали. Бальцар спрыгнул, подгреб под колеса смеси.

Мотор взревел, грузовик рванул вперед. Рабочий покачнулся, взмахнул руками и, вскрикнув от испуга, повалился на кучу смеси в кузове.

Грузовик не останавливался, но рабочий, перегнувшись через задний борт, на ходу одним рывком отвернул запорный крюк, борт со стуком откинулся, с шорохом посыпалась на дорогу смесь. Рабочий спрыгнул.