Мирослав Рафай - Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

— Иногда людям требуется страшно много времени, даже чтоб распознать простую глупость. Я в девятом классе девчонкам наболтала, что мне семи лет оперировали сердце и заменили бакелитовым. Так они целый год этому верили и мне завидовали.

— А что ты наболтала мне?

— То, что ты заслужил. Не более.

— Как это?

— Не приставай, а объясни мне, почему ты беспрерывно куришь. Большой спорт требует, чтоб…

— Откуда ты узнала?.. — раскрыл я широко глаза.

— У меня браслет, фамильная драгоценность, лежит сейчас там, в столике возле кровати. А в том же ящике по крайней мере дюжина твоих фото — в воде, на суше, на трамплине… Не знаю, может, ты еще прыгаешь и с вышки, как Духкова [10] Духкова, Милина — олимпийская чемпионка Чехословакии по прыжкам в воду. ?

— Запросто, — сказал я высокомерно. — Только уже не на разряд. Фото, которые дед там хранит, — теперь историческая реликвия. Папа у меня в правлении «Славии», хотел, чтоб я был на виду…

— А не боялся, что с тобой что-нибудь будет?

— Может, и боялся…

— А сам ты?

— Я с малолетства прыгаю. Мы тогда жили не в Праге, а у маминых родных. Возле пруда. Он начинался сразу за нашим садом. Отец долго ездил на работу поездом, пока нам дали квартиру…

Я вдруг умолк. Чего я разболтался? Чем меньше знает о тебе девчонка, тем лучше — это мой девиз. А Ладена, будто угадав, о чем я думаю, спросила:

— Ничего, что я так?..

— Режешь лук?

— Что так… выспрашиваю?

— Мне всё ничего, — махнул я рукой.

Я совершенно разгулялся, и в голову лезла разная чушь: что дед мой, например, поссорится с сестрой или мамой и в следующую минуту позвонит у двери; а что Ладена, когда я засну, оденется и улизнет, чтобы потом рассказывать девчонкам, как она наелась и отоспалась у одного кретина. Такой холодной снежной ночью все это представлялось вполне реальным. Я поднял голову и взглянул на Ладену. Она облизнула пальцы с таким видом, как будто только что поужинала в интеротеле.

— Если, как ты сказал, тебе «всё ничего», я с высочайшего разрешения поела бы салату и вскрыла бы какой-нибудь компот. Обожаю компоты. А на столе полно всякой еды — сплошные тарелки и прочее… Знаешь, отчего я такая? Мать экономила на мне с самого моего рождения. Конечно, у нее на это были свои доводы — Ладена не должна быть толстой, из-за стола всегда надо вставать с некоторым чувством голода, это способствует здоровью, — и давала мне одно молоко с хлебом, что, кроме меда, считалось у нее самой здоровой пищей.

— Ты что, не любишь мать?

— Люблю, но мы с ней можем находиться вместе только один день — потом вцепляемся друг другу в волосы.

Ладене я, конечно, не поверил. Просто я не представлял себе ее родителей и не хотел спрашивать напрямик, чтобы она не начала смеяться. Из стратегических соображений я заговорил о постороннем. Сначала о Ренате, о том, как она бросила факультет, пошла учительницей в школу и закрутила с одним парашютистом из ДОСА. Говорил еще о Милине и Яне Цупак, какие это колоссальные девчонки — хотел пробудить в Ладене ревность, — но ее это ничуть не занимало. Она принесла сардины, открыла банку и стала с прежним аппетитом есть. Когда доела, улыбнулась мне и попросила:

— Может, откроем красное?

— Мне все равно, — метнул я на нее угрюмый взгляд.

— Ну не выдумывай! Совсем тебе не все равно, что я уписываю тут, а ты должен глазеть на это вместо того, чтобы давно быть под периной. Но что поделаешь, в супружестве нельзя друг с другом не считаться. Одного иногда тянет к столу, а другого к телевизору. У нас, если папа читает скандальную хронику, мама автоматически берется за вязание или тащит утюг.

— Ты, кажется, говорила, папа у тебя где-то в Кошицах, — напомнил я.

— Я это говорила? Может быть. Если у человека жар, он много чего говорит. Как сын врача ты должен был бы знать, что от болезни человек иногда может совершенно измениться.

Она не только врала, но еще строила из меня кретина.

— Врешь! Врешь, все время ты мне врешь! — крикнул я, схватил Ладену за плечо и рванул к себе вместе со стулом.

— Пусти! Я ушибусь! — отбивалась она.

— Сначала прекрати мне лгать!

— Я тебе не лгу. Не все время.

— Чем ты по правде занимаешься в институте?

— Химией.

— А где живешь?

— На Ветрнике в общежитии — северное крыло, корпус два, комната триста двадцать один.

— А где родители?

— Я ведь уж говорила. В Усти… а для чего тебе? Хочешь просить у них моей руки?

Я быстренько капитулировал. Сначала отпустил ее стул, потом невразумительно сказал:

— Просто хотелось знать, больше ничего. Ты говорила все только о маме…

Ладена стала потирать плечо. Должно быть, я его сильно сжал.

— А папу главврача я выдумал, — пришлось сознаться. — Отец работает на предприятии КООСПОЛ. Товары, получение, отправление…

— Какое счастье, что я это выяснила, — заметила она. — Только теперь ты начинаешь меня серьезно занимать.

— Не нравится, что ли? — надулся я.

— Оставь свою мнительность и откупорь эту бутылку. Если б ты знал, как хочется мне пить и до чего мне опротивел чай…

Она поднялась и принесла рюмки. Вид у нее был скучноватый, и я понял, как неумно было интересоваться, из какой она семьи. Но шло это не от меня. Мама всегда внушала мне: «Ты знаешь, Алеш, что теперь за девушки! Прежде чем привести какую-нибудь в дом, надо хорошо подумать!» Я взглянул на Ладену. Поведение ее сбивало меня с толку. Вообще я как-то ее не понимал. Откинув со лба волосы, она стала орудовать штопором. Я спохватился вдруг, что стою сложа руки.

— Дай-ка! — отнял я у нее бутылку. — Это мужское дело.

Она послушно дождалась, пока я протянул ей налитую рюмку, и осушила ее с жадностью. Я отпивал маленькими глотками и молчал.

Так, ничего не говоря, мы просидели некоторое время, и Ладена наконец спросила:

— Не хочешь включить радио?

— Можно включить и радио, — ответил я, вставая.

— Минутку, Алеш, — придержала она меня за локоть, — что у тебя за вид такой ужасный? Тебе такое выражение не идет. Я понимаю, от тебя оно не зависит. Но постарайся изменить его. Слышишь, обещай, что постараешься!

Я попытался расслабить мускулы лица, но ничего не получилось.

И, подойдя опять к столу, быстро опрокинул в себя рюмку. Но ярость не прошла. Ладена брала надо мной верх, и меня злило, что я не сумел найти действенного оружия против ее словесной эквилибристики. «Впрочем, игра еще не кончена», — подумал я, а вслух сказал:

— Когда у меня прервется сон, я всегда бываю как мешком прибитый.

Не знаю, уловила ли она в моем голосе фальшивый тон…

— Но вот сейчас ты мило улыбаешься, значит, не всегда уж так бывает. Что тебя обрадовало, Алеш?

Я чуть было не крикнул: «Хватит!» — но, к счастью, в следующее мгновение поперхнулся. Ладена поднялась и стала хлопать меня по спине.