Валерий Белкин - Страх

– А другие?

– У тебя иная цель.

– Хорошо.

Ален потерянно шел по улицам, приветствовал горожан, низко кланялся, отдавая почтение. В постели забылся.

И снилось ему, что космос пригласил на прогулку. Дурачась, они прыгали от звезды к звезде. И как был рад узнавать в огненных шарах то бабушку, то маму, то Ритуса, а вдалеке горел Кит. Опечалился, что среди пылающих героев не увидел Квентина, обиделся – звезда Алена среди других не воссияла. Об отце во сне не вспомнил.

Нет его в этом вины: бог сновидений всемогущ, своевольно правит течением, никто из смертных не знает, к какому берегу прибьет спящее беспомощное тело.

К полудню город успокоился, верховный жрец огласил благую весть: вняли боги жалобам горожан, ярко возгорелся огонь алтаря – знак свыше.

Необходимо вернуть жизнь пауку, принести жертву вечернюю, и без промедления – сегодня. Весть мгновенно облетела город, жрец не медля издал указ о воскрешении идола, о сборе жителей к вечеру на площади у южных ворот. Мужчины явились с инструментами, лапы идолу вернули, подвязали к ним канаты, колья вбили по кругу. Вновь солнце может время свое людям отсчитывать. И паук возгордился, голову приподнял, свысока поглядывая на прохожих. Дряхлых стариков, что распускали злые слухи о пауке, оплевали, изгнали из города. За милость те сочли, что каменьями не побили, как было ранее принято…

– Ален, Ален, вставай, вставай, дорогой, пора…

Он не хотел открывать глаза, так сладко было бродить по космосу с безусым новым другом. Но притворяться не счел нужным.

Бабушка объявила, что не забыли в городе важный обряд предков: кровь одних дает жизнь другим. Мама отказалась идти к вечерней жертве, отец в сердцах сплюнул и процедил:

– Уйду, уйду я отсюда, в горы, в леса, нелепые люди, верят, что смерть одного возвратит жизнь другому, зверье!

Бабушка сердито распахнула дверь, Ален отшатнулся.

– Маленький мой, что случилось?

– Пахнет! Гнилым пахнет!

Старушка махнула рукой.

– Это от ям за городом, разленился народ, не чистят, идем.

Внук удрученно покачал головой, он хорошо знал, что зимой воздух чист, мороз убивает любое зловоние. А сладкий запах, который мучил в день страха на поле, витал повсюду.

– Баб, ты иди! Мне надо…

Он побежал к дому Авивы, двери были заперты. Прикоснулся к стене – холоднее, чем на улице. Не веря себе, притронулся к другим – мерзлые. Боги прислали знамение, он их сын и обязан предпринять что-то во спасение города, мечты сбывались. Погруженный в тяжелые думы, не заметил, как влился в поток людей.

Жители шли, озираясь по сторонам, боясь словом переброситься. Он последовал за ними затылок в затылок, спина за спиной. Зачем, почему – ответа не знал. пришел в себя, когда увидел каменную глыбу – черного паука, перед ним высокий дощатый помост, не покрытый и не укрытый, без украшений, без шатра, похожий на огромный гроб, сбитый на скорую руку. Факелы по углам бросали слабый свет на сцену.

Высыпали звезды, герои легенд и предки собрались посмотреть на преданность города заветам. Люди тесно стояли и испуганно жались друг к другу, не зная, что ждать и от кого.

Из-за паука показались двое мужчин, взошли на сцену. Один худой, в белом балахоне, подпоясанный веревкой, голова не покрыта. Ален узнал судью. Другой, неказистый, был незнаком, он тащил тяжелый на длинной рукояти топор и непрестанно вертел маленькой головой на тощей шее. Посредине встали.

«И жертва, и палач, и судья – все в сборе, – усмехнулся Ален, – хотя нет, жертву не доставили.»

Все ждали.

«Э-э, э-э, э-э,» – жрец, широко раскинув руки, закачался из стороны в сторону, палач последовал.

«Э-э, э-э, э-э,» – подхватила толпа.

Мерно закачались ряды горожан, погружаясь в «Э-э», сильнее и сильнее. Ален покорно повиновался единому мощному действу, теряя мысли, чувства, тело. Он принадлежал толпе.

Жрец взметнул руки – люди замерли.

Со стороны ворот появились юные боги и богини с праздника луны, они вели двоих нагих мужчин. На их забеленных телах черной краской со знанием дела был нанесен человеческий костяк. И два скелета с отчаянием упирались: то пятились, то застывали на месте. то падали, их с бранью поднимали. Ален узнал всадников.

– Вот и жертвы…

Он повернулся, намереваясь сбежать, но ряды сомкнулись и закрыли дорогу. Всадников на сцене подтолкнули к палачу, боги закружились в танце, убыстряя бег. Богини с пеним возложили на головы жертв венки, их чресла опоясали гирляндами, туго притянули руки веревками к телам и завертелись, не сходя с мест.

Вихрь носился по сцене, туники краями касались судью, палача; еще мгновение – взмоют кверху и исчезнут судья, палач и жертвы. Но пали ниц бездыханные божества, распростерлись на дощатом полу.

Неожиданно в факелах ярко вспыхнуло пламя, языки взметнулись до небес. Боги согласились принять жертвы, подали знак: за храмом в ночном небе упали три звезды.

На сцене возникла Авива в длинном платье цвета луны. Мужчины взревели от восторга, женщины заплакали от счастья, ринулись к помосту коснуться хотя бы края платья королевы, просьбы свои назвать, услышать голос ее в ответ.

– Авива, Авива, Авива!

Благосклонно выслушала она клики толпы, властно простерла руки, стихли все.

– Даруй нам милость, бог небес!

Бог отозвался – стремительно взмыла из-за паука полная спелая луна, богиня любви. Величественный лик повис надо всеми и над всем – время пришло.

Авива взяла факел, остановилась у жертв, высветила их лица, подала знак. Девушки поднесли чаши, жертвы испили, все отступили и замерли в ожидании. Палач за руку вывел одного всадника на край сцены, попросил встать на колени, тот покорился, палач взмахнул топором, удар оказался слабым – голова не скатилась с плеч, вопль бедняги не разжалобил толпу, напротив, яростная брань осыпала неумеху палача. Авива кивнула кому-то в толпе. Двое взобрались на сцену и заходили по ней, разминая затекшие от долгого стояния ноги Ален помертвел: один был вчерашний мясник с улицы, второй Кит. Сын оружейника достал меч, мясник забрал топор у палача, оттолкнув в сторону.

– Что ты здесь делаешь, что ты здесь делаешь?

Ален простонал от боли: Квентин сжал плечо.

– Что ты делаешь, оставь! Все шли, и я пошел, что ты хочешь?

Хватка ослабла.

– Вернись домой, не выходи, кому сказал: вон отсюда!

– А ты что здесь делаешь?

– Тебя спасаю.

– А Кит что делает?

– Себя спасает!

Толпа ахнула – Ален закричал: голова всадника лежала на полу, а он не упал, так и остался стоять на коленях, мясник крошил его тело. Второй скелет носился по сцене, гирлянды волочились за ним, а венок он снял и бережно держал в руках. Кит не спешил, зрители смеялись, подбадривали всадника кто криком, кто свистом. Но недолго продлилось веселье, сын оружейника нагнал беглеца и, изящно орудуя мечом, как когда-то Эндрю на дуэли с ним слева – справа, справа – слева, сзади – спереди, спереди – сзади, сразил его.