Валерий Белкин - Страх

И гнездо, и воронышки, и обеденный стол, и украшения – все вместе.

Погиб, заклевали по приговору вороньего суда. Что там было, кто знает. С тех пор она, мирно сосуществуя, ни с кем не сходилась. Осталась бешеная утренняя игра да рутинный труд в поисках пищи.

И все.

На что потратила свою жизнь, на что!

Заснула.

Приснился ночной луг в гирляндах светлячков.

Что за наваждение!

Они беспрестанно порхали, взлетали, повисали в воздухе и падали вниз, в густую траву. Воцарялась глухая темнота, и вновь луг вспыхивал от гирлянд, красных, зеленых, синих.

Пике ходила по траве, с раздражением стряхивая с лап назойливых жучков, половину бы склевала, но разыгралась мелкота не на шутку, пусть позабавится.

Закинула крыло за крыло, голову назад, клюв кверху, откашлялась, прочистила горло и запела:

«Ох, не растет трава зимою, поливай, не поливай…»

Любил ворон ее, и как любил!

Вчера вечером, и именно вчера, и именно вечером, перед сном Нюшу охватило предчувствие надвигающейся беды. Она пыталась гнать прочь дурные мысли, пыталась думать о приятном, о Степушке, но от этого, правду сказать, становилось еще тошнее. Рядом мирно посапывали товарки по хлеву, а к ней сон не шел…

Последние две-три недели одолевали усталость, тревога, по ночам, как и сегодня, мучила бессонница.

В стаде собрались с окраинных домов деревни примитивные и грубые животные, некому поведать печаль свою, надсмеются по неразумию.

Быки не стоили того, чтобы о них и говорить: вечно жуют, вечно сопят и, уставившись своими бычьими глазами, угрюмо молчат. И пахло от них задним двором хлева, куда сносили то, что скапливалось за ночь. Нюша не могла понять, почему с таким остервенением местные жители собирают ЭТО в ведра, исходя в крике друг на друга, суют что-то Степушке в руки.

Да, Степушка всем нужен, Степушка всем мил.

Пес его, Стукач, последние дни все приставал, что с тобой да что с тобой, скажи, может, помогу, ну не выдержала, душу захотелось раскрыть участливому собеседнику, и рассказала. Потом страдала, надо быть более сдержанной, не болтать лишнее языком.

Так и не сомкнула глаз Нюша. Окна светлели, соседки просыпались, пора и на луг.

Он звенел утренними комарами, аппетитно зеленела росистая травка, а далеко за лугом белели ромашки, а за ромашками лес темнел, а кто-то луг от леса отгородил столбиками с проволокой. Она не колючая, проволока-то, но заденешь случайно – бьет по телу сильнее, чем пастух кнутом!

Ах, погулять бы там, порезвиться…

– Мадам, – заметил пробегавший мимо Стукач, – у вас в хвосте репей!

– Это совершенно не имеет никакого значения, – отрезала Нюша.

Пес аж поперхнулся от такого обращения. По сути дела, уважал ее за могучее вымя с торчащими в разные стороны милыми розовыми сосцами. Он укоризненно повел обрубком хвоста (однажды после буйной ночи заснул на поле и угодил под сенокосилку) и степенно засеменил дальше вдоль стада.

«Ну вот, – подумала Нюша, – наверняка уже все знают! Господи, и какое его собачье дело! Разбрехал, конечно же, разбрехал. Нашла, кому довериться».

Как и все влюбленные, она не сомневалась, что народ в округе только и говорит про ее любовь, да еще и втихомолку смеется над ее страданиями.

А она полюбила, да и как было его не полюбить, этого пастуха Степана Козлодроева. Густые волосы во вкусной соломе от стога сена, в котором он, одинокий и печальный, спал ночами. Личико красненькое, носик пуговкой, в бороде и в усах крошки махры и хлеба. Ух, слизала бы их своим шершавым языком и заплакала бы от счастья, нахлынувшего невзначай!

Земля вздрагивала, когда Степан нос прочищал, одно слово, богатырь!

«Ах, Нюша, наивное ты дитя малое», – усмехнулась она.

В стаде о чем-то шушукались. Нюша, не желая показаться нескромной и любопытной, обходила всех стороной.

Как вдруг перед ней возникли Тюша и Муша, две подружки.

– Небось, звал тя на синавал?! – невинно поинтересовалась Тюша, закатив к небу бесстыжие глаза.

– А че, Лукерью-то, доярку нашу, приглашал, – поспешно подхватила Муша.

И обе коровы уставились на нее.

Нюша только головой покачала:

«Боже, какая грязь, какая грязь!»

Объясняться и доказывать «этим» не желала, тем более спорить.

– Не, ты гляди, гляди, пошла, – удивилась Муша.

– Гордая ить!

И Нюша решилась:

– Я бы никогда не позволила… – начала она тихим, но твердым голосом.

– Ой, как страшно, нет, вы посмотрите на нее, посмотрите! – радостно возопили обе, и стадо заинтересованно повернулось в их сторону.

От этого бабьего визга и писка Нюше стало больно, голову обнесло, и она пошла к вдалеке виднеющемуся лесу.

– Деушка, не советую, доложу, – тихо вымолвил взявшийся ниоткуда Стукач. – Останешься опять, несмотря на все наше к вам уважение, без сена с земляникой.

Установившаяся система доносов не пугала Нюшу, но участь остаться без сена с ягодой и цветами не устраивала, повернула назад. Стадо шумело, гудело, доносились слова: «Степан… Лушка… соседи… Степан… Лушка…».

Она насторожилась, подошла поближе к шушукающим, прислушалась:

– А что, пора бы уж…

– В соседнем стаде ждут его, не дождутся, там Степке-то быки покажут, не наши малокровные…

– Дак за что?

– Да зарвался.

– А куда?

– Да не сорвался, а зарвался. Лушка, доярка, нажаловалась.

– Охоч он до доярок!

– Ты подумай-ка, ты подумай-ка!

Сбывалось, предчувствие не обмануло, угоняют Степушку, угоняют милого!

И промычала она от боли и от любви:

– Не пущу! Не пущууууу!

И бросилась бежать назад к хлеву, а на крылечке стоял ОН.

Стукач, завидя несущуюся Нюшу, метнулся наперехват, от безумия удержать хотел, ухватить за хвост с репьем и остановить, но промахнулся и мордой угодил в засохший навоз на дороге. Взвыл от боли.

– Врешь, не уйдешь!

Вновь взметнулся за Нюшей и достиг, уцепился всеми клыками, но не за хвост, а за один из нежных розовых сосцов вымени Нюши.

– Проклятый, – простонала она и, изловчившись, с силой лягнула копытом левой ноги по левой стороне черепной коробки Стукача.

Что было дальше, Стукач не помнит до сих пор.

А Нюша стремительно приблизилась к любимому, хотела подняться к нему на крыльцо и защитить от напастей.

– Ты это че, – Степан остановил ее остолбенелым взглядом, – ты это че? Я что, говорил, что я останусь? А? Говорил или нет? Ну… Ты эти свои бабьи штучки брось, вот корова!

«Как, и ты, Степан?» – екнуло сердце.

Ноги подкосились, в голове пронеслось:

«Ночь, ночь, скорее, ночь! Дождаться ночи, и все проблемы…»

В стаде то тут, то там возбужденно мычали.

«Лошади бы ржали», – горько усмехнулась Нюша.

– Затравили, – спокойно отметила она и побрела к хлеву…