Нада Габорович - Голосую за любовь

Погруженная в мысли, Мори вошла в дом, где они жили с Тони. Как это с ней случалось не раз, отправившись сегодня на спортивный матч, она по дороге передумала. Мори поднялась на четвертый этаж и открыла дверь. В маленькой прихожей было темно, и тем резче выделялась полоска света под дверью Тони. Она безотчетно пошла на этот свет своей легкой походкой, тихо постучала и нажала на ручку. Мори увидела на кушетке своего мужа Тони, а у него на коленях полураздетую актрису — и здесь актриса! — из театра комедии. Тони инстинктивно попытался вскочить, и девушка чуть не упала. Тони залился краской. Что же касается этой девушки от искусства, она слегка отпрянула и сделала вид, что смутилась, чисто театрально, ровно настолько, насколько положено в подобной сцене, и, словно подавая партнеру реплику, произнесла с наигранным удивлением: «Ах, разве она не на матче по боксу?»

В голове у Мори загудело, резко повернувшись, она ушла в свою комнату и заперлась на ключ. Она стояла, скрестив руки на груди, посреди комнаты и думала, что все это напоминает сцену из мелодрамы. Вот и случилось то, чего следовало ожидать. Вот и она оказалась в самой что ни на есть анекдотичной ситуации, которая, в сущности, стара как мир. Измена! И тут же она поймала себя на мысли, что обманутые, обнаружив измену, ведут себя несколько иначе. Одни убивают, другие кидаются в драку или хотя бы устраивают сцены. Что движет ими? Уверенность в том, что только они достойны своего партнера и ему нечего искать на стороне. Или любовь… Она не любила мужа.

Нет, она его не любила, не любила совсем. Положа руку на сердце, Мори и раньше часто с грустью думала об этом. Смешно и больно, что ей нравилась его жизнерадостность, предприимчивость, элегантность, чувство юмора и — ничего больше. Мори попросту пренебрегала им. Сколько раз она выскальзывала из его объятий, чтобы сходить в кино на какой-нибудь паршивый фильм или, скажем, сбегать к портнихе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что…

А Тони тем временем выпроваживал свою гостью. Они прошли через прихожую: он молчал, а она нервно смеялась. Потом он окликнул Мори. Мори не ответила. Сказать ему, что говорят в подобных случаях? Это значит солгать. Лгунья, лгунья! Она лгала всегда и во всем. Когда писала статью о каком-нибудь новом романе или рецензию на спектакль, разглагольствуя об их нравственной ценности. Почти каждое ее соприкосновение с действительностью оказывалось пустой болтовней и ложью. Вокруг нее простирался огромный мир, она была частью этого мира, была красива, умна и способна, казалось бы, все понять, но почти не находила смысла в том, с чем ей приходилось сталкиваться, как и во всем, что она делала. Господи!

— Мори, умоляю, открой, — взывал Тони из прихожей. — Ну прошу тебя!..

— Господи, — бормотала Мори, — надо как-то из этого выпутываться… Надо… Чуть позже, — сказала она громко. — Я тоже прошу тебя…

Тони ушел, а Мори задумчиво облокотилась на подоконник. Кажется, она сумеет выпутаться из этой истории, и очень скоро. Она уедет к родителям — и вновь обретет родной город. В нем множество кривых, глухих переулков, погода капризна, а люди упрямы. Наконец-то она вступит в реальное единоборство со временем, суть которого — тщета и смерть, а потому не стоит заполнять его возней с мужьями и актрисами. Она будет одна.

И тут Мори почувствовала, что ее мутит от собственной постоянной рефлексии, самоедства и откровений. Она высунулась в окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, но тут же окунулась в зной и приглушенный шум людской суеты. Стояло лето — время буйства всего живого…

Итак, жизнь сведет Мори и Эмила в городе кривых переулков, капризного неба и упрямых людей, но ее судьбой станет не Эмил, а Нэд, молодой актер, который в данный момент входит в здание своего театра, чтобы посмотреть генеральную репетицию драмы из жизни Кина [15] Эдмунд Кин (1787–1833) — знаменитый английский трагик. Дюма-отец описал его жизнь в драме «Кин, или Гений и беспутство». . Едва переступив порог, он погружается в атмосферу, которая передается в фойе из зрительного зала. Это атмосфера храма, в котором людям показывают их хорошие и дурные свойства, разумеется, ценой героических усилий жрецов искусства. И потому все присутствующие, за исключением режиссера и актеров, говорят здесь шепотом, передвигаются мягко, словно танцуя под музыку Чайковского, а обращаются друг к другу с сосредоточенным выражением лица, которое можно наблюдать у верующих во время службы. Юный актер усмехнулся. Несмотря на молодость, уже дважды его ролям сопутствовал на сцене большой успех, он сумел доказать, что мыслит и поступает более умно и неординарно, чем многие из его старших коллег, другими словами, он слыл незаурядной личностью. Как и большинство представителей своего поколения, он ничуть не сомневался в том, что все знает и все может. К тому же печать и радио постоянно поддерживали в нем и его сверстниках эту уверенность, разглагольствуя о «молодых» поэтах, художниках, прозаиках просто в смехотворных тонах. Ему или ей всего восемнадцать, двадцать, двадцать два года, а вот уже вышел второй сборник стихов, являющий собой значительное достижение… и так далее в том же духе. Кто же обуздает гордыню, если вот уже и другие обратили на тебя внимание, хвалят или благосклонно журят? Точно так же было и с молодым актером Нэдом. Его имя звучало иногда в эфире, мелькало в газетах, к тому же он писал стихи. Весьма, впрочем, оригинальные стихи. Грубовато-нежные, как удар плетью перед лаской. Вот и теперь по его лицу скользила самоуверенная усмешка. Нет, он не сядет среди зрителей. Он уединится где-нибудь в глубине зала, потому что в отличие от других он воспринимает все по-настоящему, глубоко и серьезно. И он скрылся в ложе.

На сцене шел доверительный разговор Кина с мещанкой мисс Тон. Кин начинал знаменитый монолог «Мы играем, потому что…». По спине Нэда невольно пробежал холодок. Придется ли ему когда-нибудь сыграть Кина? Удастся ли подняться до уровня Кина в его роли и во всех других своих ролях? Великий Кин?! Да, возможно, удастся… Удастся непременно, разве может быть иначе!.. И, представив себя в зените славы, Нэд растрогался. Вот он достиг всего, о чем мечтал, вкусил похвалы, официальное признание. Он видел себя, правда, ничуть не постаревшим, перед скромным родительским домом. Он стоит в саду и с умилением смотрит на траву и цветы, любуется видом окрестных гор… Его душу переполняет нежность, он готов обнять весь мир!..

А между тем судьба готовила Нэду встречу с женщиной, которая вскружит ему голову и заставит страдать.

Пока Нэд мечтал, сидя в ложе, в том же городе, неподалеку от театра, отец Мори, литератор Виктор, терзался муками творчества в собственном кабинете. Слева от него высилась стопка бумаги с набросками нового романа и по крайней мере с десятком различных вариантов начала. А перед ним лежал чистый лист, на который он смотрел с досадой и неприязнью. Просто невероятно! У него был так называемый замысел, он знал, о чем хочет писать, но дело не шло. Виктор краснел, перечитывая фотографически точные, но ничего не значащие фразы, вызывающие у него головную боль. Если кто-то в его повествовании брал солонку, то был вынужден потом поставить ее на место. Разве это нужно, чтобы получилась литература? Виктор нервничал. А что же, в конце концов, нужно? Что же главное в этой жизни, которую невозможно постичь?