Макс Фрай - Новая чайная книга

На удивление быстро тетрадка закончилась, и перед Полиной встал вопрос: что делать? Выбрасывать или жечь было невозможно жалко. Хранить страшно: вдруг родители прочтут случайно. Ей показалось, будет забавно отправить как настоящее письмо. Полина выдумала какой-то несуществующий адрес. Проверила: такой улицы действительно не было в их городе, не было даже похожей. И отправила, без обратного адреса, чтобы письмо не вернулось отправителю. Письмо, конечно, не вернулось. И второе не вернулось. И третье.

Дорогая бабушка, писала Полина, Ирка обозвала меня коровой. Сама она корова, я считаю. Дорогая бабушка, сегодня шел дождь, было холодно, и какая-то машина облила меня с ног до головы. Такая досада.

Как-то само собой вышло, что она все время жаловалась. Не то чтобы Полинина жизнь была сплошь несчастной, вовсе нет. Если бы она захотела – могла бы, например, написать про осень которую любила до одурения. Про то, как ей дарили цветы, или про вкуснейшее мороженое, которое продавалось в магазинчике рядом с домом. Не было желания, только и всего. Писала-то она сама себе. Почему бы не пожаловаться, в конце концов. А для того, чтобы делиться хорошим, у Полины были друзья, приятели и прочие знакомые. Полина вообще-то не любила жаловаться на самом деле. И не умела. Только самой себе – или, что одно и то же, придуманной бабушке, которой на самом деле нет.

Кто ж знал, что бабушка вдруг появится и приедет.

– Ну, ничего, – повторяла бабушка.

Взялась за смешное Полинино хозяйство. Укроп посадила какой-то, петрушку. Ходила в магазин за молоком и хлебом. Полина с облегчением оставалась дома. И тяжело было, и не хотелось лишний раз ловить любопытные взгляды на своей бесформенной фигуре. Бабушка оказалась совсем еще не старой. Платье в горошек было ужасно старушечье, конечно, и очень ее портило, но в Полининых вещах бабушка выглядела замечательно, лет сорок пять, не больше.

Когда Полина получила от нее то письмо, ответное письмо, впервые за столько лет, сначала просто не поверила глазам. Ведь не было, не было на конверте обратного адреса! Не поленилась, съездила через весь город на ту улицу, где жила ее придуманная бабушка, оказывается, была все-таки эта улица, и откуда только взялась, может, переименовали? Только все равно Полина зря съездила, полюбовалась на пустырь на том месте, где должен был находиться дом с нужным номером. Какие-то шутники на почте? Но ведь на конверте не было обратного адреса, не было!

Позвонить бы кому-нибудь, кому угодно, поделиться, рассказать – и Полина почти сделала это, почти набрала по памяти не забытый еще номер из прежней жизни, но остановилась. Слишком много пришлось бы рассказывать, как такое по телефону? Значит, придется встречаться и, между прочим, что-то объяснять про живот, про исчезновение свое бесследное, про скандал с Юркой и кому что хотела доказать, дура, дура. Никому она не стала звонить, конечно же.

Вечерами они с бабушкой пили чай, с молоком и сахаром – оказалось, вкусно, когда привыкнешь. Шумел лес за забором. Говорили, конечно, больше всего про всю эту историю, отвратительную историю, если бы Юрка тогда повел себя не так, а по-другому, и, между прочим, дело не только в Юрке, Инга тоже хороша, право слово. Если б не она, я, наверное, не сорвалась бы, говорила Полина, а бабушка поджимала губы и вздыхала: что уж теперь.

Укроп с петрушкой разрастались. Из леса прилетела сова и поселилась, наверное, на чердаке – во всяком случае, оттуда начало ухать и даже иногда топать. Под полом шныряли, попискивали мыши.

Откуда-то Полина узнала (хотя бабушка ничего такого ей, вроде бы, не говорила) что у Юрки сейчас все не очень хорошо, и правильно, и по справедливости, между прочим, если так.

Приходили какие-то люди, спрашивали: справляется она тут? Все хорошо, может быть, ей что-нибудь нужно? Бабушка, как назло, отлучилась в магазин. Все нормально, повторяла Полина, все хорошо. Ей что-то предлагали, помощь кажется. Все нормально, уверяла Полина, мы с бабушкой отлично справляемся. А как же отец, спросили те, которые пришли, кивая на ее живот, и вот тут едва не случилось плохого, Полина едва не бросилась на них с визгом, и топаньем ногами, и криками. Как-то все же удержалась, что-то сказала – что-то правильное, наверное, она потом не могла точно вспомнить, но те, что приходили, быстро извинились и ушли, какое счастье. Вернулась бабушка, и Полина ей пожаловалась на гостей, такая бестактность, такие назойливые.

Бабушка вздыхала и кивала, Полине стало полегче.

Больше никто, кажется, не приходил – во всяком случае, из людей. Сова спускалась с чердака, махала крыльями, от совиных крыльев по комнате поднимался ветер, колыхал пучки сушеного укропа под потолком или не укропа, какая разница. А помнишь, говорила бабушка, Марину, ну ту, соседку по комнате, которая все время курила, пока тебя не было, и говорила, что это от соседей запах. Полина тут же вспоминала. Иногда пыталась рассказывать что-то еще: например, как вместе с Маринкой готовились к экзаменам, и соседка делилась конспектами. Бабушка смотрела круглыми совиными глазами, слушала молча, иногда отворачивалась, чтобы заварить чай, и снова спрашивала что-то свое: а помнишь?

…Один раз Полина поглядела в зеркало, ей вдруг показалось, что живот стал меньше. Положила руку, стала слушать, не толкнется ли. Гороховое платье висело на ней свободно. Пошла по дому, оставляя следы в пыли поверх мышиных, везде было пусто, бабушка куда-то ушла, наверное. В бабушкиной комнате стоял коричневый чемодан, стянутый ремнями. Полина попыталась его открыть, но ремни были тугие, Полинины руки, ставшие совсем слабыми, не справлялись. Она уже хотела было оставить все, как есть, но тут один ремень лопнул – от старости, должно быть. Чемодан приоткрылся, и Полина увидела, что лежит внутри. Тогда она пошла на кухню и там, на столе, который тоже успел весь покрыться пылью, нашла нож с черной ручкой. Этим ножом Полина разрезала второй ремень. Из чемодана на пол с шорохом высыпалась груда писем в выцветших, ветхих конвертах.

Полина открыла верхнее, достала толстую стопку листов. Прочла: «дорогая бабушка!» – а дальше было много-много текста, мелким почерком, с дополнениями, пояснениями и примечаниями. Полина начала читать. Сначала ей показалось, что она не писала этого письма. Но, пока читала, вспомнила: что-то такое с ней, вроде, было, определенно, было. Дойдя до середины первой страницы, она успела вспомнить и то, как ей было обидно и какая она все-таки дура.

Дальше читать Полина не стала. Вместо этого она тем же ножом принялась разрезать письма на тонкие полоски. Стряхивала эти полоски на пол, полупрозрачную бумажную стружку, покрытую сетью тонких чернильных штрихов, и пыталась вспомнить хоть один номер из своей выброшенной вместе с телефоном записной книжки, ну хоть один, неважно чей.