Макс Фрай - Новая чайная книга

Вова изловил нас с Сан Санычем в коридоре третьего этажа, пока мы обсуждали очередной жутко важный и, разумеется, уже почти просроченный документ. Буркнул дежурное «Здрасьте, Лен Федрна!» и дальше, уже после выговора, смущенно сопя и косясь на Сан Саныча, скороговоркой: «А-можно-я вам-схемы-которые-вы – просили-завтра-занесу-сегодня-я-не-успею-а-завтра-точно…»

– Так это не для меня, это для генерального! – беспечно отмахиваюсь я. – Так что, конечно, можешь и завтра или даже послезавтра, он вполне подождет.

– Спасибо, я понял!

Так и не осмелившись назвать меня «Леночкой», Вова мигом испаряется, очевидно в направлении места обитания будущих схем, которые на самом деле нужны генеральному только к концу недели, но знаю я их, лоботрясов. Пусть занимается, нечего мне тут балду гонять.

– Эк ты его, ребенок, молодец! – радуется Сан Саныч и, хохоча, укатывается всем своим немалым и довольно округлым весом в сторону курилки, заканчивая мысль уже на ходу. – Я к тебе после обеда загляну, покажу где что надо исправить, и закроем уже этот вопрос.

Я бросаю что-то вроде «ага», выдыхаю и тихонько крадусь на первый так, чтобы по дороге меня больше никто не поймал.

* * *

Территория внутри замковых стен – тот еще лабиринт. Поначалу я постоянно путалась, сворачивала не туда, натыкалась на невообразимые какие-то закоулки, рельсы служебной узкоколейки, переполненные мусорные баки, дыры в кирпичных стенах, обрезанные трубы и снесенные переходы, некогда соединявшие разные корпуса, не говоря уже про ямы в асфальте невысокой мне глубиной аккурат по «черт, опять начерпала воды в ботинки, теперь сушить!» Как по этим ямам пробираются местные машинки-погрузчики и миниатюрные трактора – отдельная загадка, но дребезжат они при этом совершенно невыносимо.

В подвалах, коих здесь великое множество, а лично на моем попечении четыре штуки, как всегда: темень, тепло и сухо. Вооружившись фонариком, записать все нужные для ежеутренней отчетности цифры, а потом стоять в тишине и с наслаждением слушать.

Где-то там, надо мной, просыпается громада Завода.

Это для меня он Замок, а для большинства обитателей – три десятка разномастных зданий за рыже-красной кирпичной стеной. Самые старые корпуса помнят те славные времена сто с лишним лет назад, когда город был в пять раз меньше и несравнимо тише, а в оконные проемы самых новых вот-вот воткнут суперсовременные стеклопакеты, но по мне так правдивей всех других окон Замка – лаконичные стеклоблоки, примерно посередине между самыми старыми и самыми молодыми его глазами, обычно пыльные, заляпанные краской, грязью и копотью, но иногда, как, например, у меня в «башне» – на самом последнем этаже третьего корпуса, где ютится наш отдел обеспечения ресурсами – любовно оттертые хотя бы там, куда я могу дотянуться. Тепло-желтые, белые, синие, даже зеленые иногда, в зависимости от цвета ламп, цвета самого стекла и их сочетания.

По вечерам Замок тих, красив и безлюден, но до вечера мне еще четыре этажа документов, цифр и свежих историй и как минимум две кружки чая, иначе я просто не выдержу и Замок снова превратится в Завод, а лучше бы ему не – в Замке всем нам живется куда счастливее.

* * *

– Как ваша чайная плантация? – спрашиваю я красивую блондинку лет сорока пяти, открывающую мне дверь. Блондинка смеется и пропускает меня в свои роскошные владения.

Это у нас с ней и кодовая фраза, и старая шутка: когда Изольда арендовала «под оранжерею» одно из самых старых производственных помещений с запредельно высоким потолком и огромными окнами, я смеялась, что она зальет все водой и будет выращивать рис или откроет чайную плантацию – слишком уж много места для простого цветочного магазина. Изольда сказала, что я почти угадала, а потом выкрасила старые заводские трубы золотой краской – все до единой, сама и одна, – и устроила у себя «зеленый цех». Так, говорит, раньше делали на заводах, чтобы было куда приходить отдыхать от пыли и шума. Я, говорит, хочу, чтобы так снова где-нибудь было, почему бы не здесь?

Совершенно безумная женщина, мечта поэта.

Обожаю таких.

И вот теперь, заглядывая раз в месяц подписать ведомость, я приношу ей тортик от местных кондитеров – чего только нет в моей маленькой гостеприимной республике! – и слушаю истории времен бурной молодости этой не менее бурной и невероятно красивой женщины, решившей, что для полного счастья ей не хватает огромной оранжереи в старом заводском здании красного кирпича, а уж коммерческое применение ей рано или поздно найдется: Изольде не срочно, да и не в первый раз. И ведь найдется же, в этом я уверена абсолютно – Замок любит свои истории, особенно такие яркие и воздушные, как Изольда, а значит, убережет и все у нее будет в порядке.

* * *

Справедливости ради нужно сказать, что жизнь здесь ничуть не менее небезмятежна, чем где угодно еще: кто-нибудь что-нибудь не успел, где-нибудь прорвало трубу, начальство вдруг вспомнило, что еще на прошлой неделе пора было отвезти в какую-нибудь важную контролирующую организацию какой-нибудь еще более важный документ.

– Курьеры все заняты, а нам очень надо, придется ехать тебе…

– Но, Пал Николаич, у меня своей работы полно, зашиваюсь!

– Ничего страшного, справишься как-нибудь.

Бывает, что я целыми днями сижу посреди горы разнообразных бумажек и ругаюсь уже даже не про себя, потому что что-нибудь непременно не сходится, и как это исправить, неведомо, и от сидения за компьютером жутко болят голова и спина, и старый ворон, которого я мысленно зову «хозяин дорог», потому что за теми, кто ходит по территории, он всегда наблюдает сверху, перелетая с крыши на крышу, – хозяин сегодня утром не появился, а значит, жди беды, обязательно или где-нибудь что-нибудь выйдет из строя, или снова будет орать начальство…

Я сижу в своем углу у окна и пространно бурчу, как мне все это надоело. На звук открывшейся двери кабинета даже голову не поднимаю – кому надо, тот позовет, может, вообще не по мою душу, а отвлекаться зазря сейчас некогда.

– На вот, держи, ребенок, – вкрадчиво говорит сосед по кабинету Иван Семеныч, кладет на мой стол здоровенную шоколадку и придвигает поближе к клавиатуре. Видимо, опасается, что даже на шоколад настолько злую меня выманить не удастся. Ага, щаз.

Тут же забыв про все беды, я радостно пищу благодарности, а Семеныч, мизантроп из соседнего отдела, которого выжили ко мне, потому что свои с ним сидеть отказались («Он поет вслух, постоянно что-то жует и не реагирует на наши замечания!»), улыбается и возвращается к каким-то своим тоже далеко не идеально обстоящим делам.

Я шуршу оберткой, оставляя половину шоколадки Семенычу, – предложу потом, когда будет пить чай, – и в очередной раз удивляюсь, насколько неожиданно порой раскрываются люди, если их всего лишь не пытаешься переделывать.