Джон Кутзее - Сцены из провинциальной жизни

цитирует отец «Макбет». Он с восторгом злорадно вторит отцу.

Когда маме становится особенно горько из-за жизни в Реюнион-Парк, она сетует, что не вышла замуж за Боба Брича. Он не принимает ее жалобы всерьез, но в то же время ушам своим не верит. Если бы она вышла за Боба Брича, что было бы с ним? Кем бы он был? Был бы он ребенком Боба Брича? Ребенок Боба Брича был бы им?

Осталось лишь одно доказательство существования Боба Брича. Он случайно натыкается на него в одном из альбомов матери: нечеткая фотография двух молодых людей в длинных темных брюках и темных блейзерах. Они стоят на пляже, положив друг другу руки на плечи и щурясь на солнце. Одного из них он знает: это отец Жуана. «А кто другой»? — спрашивает он у матери. «Боб Брич», — отвечает она. «Где он теперь?» — «Умер», — говорит она.

Он пристально глядит в лицо покойному Бобу Бричу. И не находит никакого сходства с собой.

Он не задает вопросов отцу, но, прислушиваясь к разговорам сестер и сложив два и два, узнает, что Боб Брич приехал в Южную Африку из-за слабого здоровья, что через год или два он вернулся в Англию и там умер. Умер от чахотки, но, судя по намекам, тут могло сыграть роль и разбитое сердце — разбитое из-за того, что темноволосая темноглазая молодая учительница с настороженным видом, с которой он познакомился в Плеттенберг-Бей, отказалась выйти за него замуж.

Он любит листать мамины альбомы. Как бы ни были нечетки фотографии, он всегда находит ее в группе: это та, в чьем робком, опасливом взгляде он узнает себя. По этим альбомам он прослеживает ее жизнь в 1920-е и 1930-е: сначала это снимки команд (хоккей, теннис), затем фотографии, сделанные во время ее путешествия по Европе: Шотландия, Норвегия, Швейцария, Германия, Эдинбург, фиорды, Альпы, Бинген-на-Рейне. Среди ее сувениров есть ручка из Бингена с крошечным глазком, в который виден замок на утесе.

Иногда они листают альбомы вместе, он и она. Она вздыхает и говорит, что ей хотелось бы снова побывать в Шотландии, увидеть вереск, колокольчики. Ему приходит мысль: у моей мамы была жизнь до моего рождения и эта жизнь все еще живет в ней. Он в каком-то смысле рад за нее, поскольку у нее больше нет своей собственной жизни.

Мир матери сильно отличается от мира в альбоме с фотографиями отца, на которых южноафриканцы в форме цвета хаки позируют на фоне египетских пирамид или руин итальянских городов. Но в альбоме отца его больше привлекают не фотографии, а завораживающие брошюры, вложенные между страниц, — эти брошюры сбрасывали на позиции союзников немецкие аэропланы. В одной из них солдатам рассказывают, как нагнать температуру (наесться мыла), в другой изображена роскошная женщина, сидящая на коленях у толстого еврея с крючковатым носом, который пьет шампанское из бокала. «Вы знаете, где сегодня проводит вечер ваша жена?» — спрашивает подпись под рисунком. А еще есть голубой фарфоровый орел, которого его отец нашел в развалинах дома в Неаполе и привез домой в вещмешке — имперский орел, который теперь стоит на каминной доске в гостиной.

Он невероятно гордится военной службой отца. Узнав, как мало отцов его друзей сражалось на войне, он приятно удивлен. Ему непонятно, почему отец не пошел дальше звания солдата, исполняющего обязанности капрала. Рассказывая друзьям о приключениях отца, он преспокойно опускает слова «солдат, исполняющий обязанности». Он дорожит фотографией, снятой в студии в Каире, на которой его красивый отец держит винтовку дулом вниз, прищурив один глаз, — волосы аккуратно причесаны, берет заткнут за эполет согласно уставу. Будь его воля, он поставил бы эту фотографию на каминную доску рядом с фарфоровым орлом.

Отец и мать не сходятся в мнении о немцах. Отец любит итальянцев (они неохотно воевали, говорит он; все, чего они хотели, — это сдаться и отправиться по домам), но ненавидит немцев. Он рассказывает историю о немце, которого застрелили в тот момент, когда он сидел на корточках в уборной. Иногда в этой истории отец сам убивает немца, иногда — один из его друзей, но ни в одном варианте он не проявляет жалости — только насмешку над смущением немца, который пытался одновременно поднять руки вверх и надеть штаны.

Мать знает, что не стоит хвалить немцев слишком открыто, но иногда, когда они с отцом объединяются против нее, она говорит:

— Это ужасный Гитлер заставил их столько страдать.

Ее брат Норман не соглашается.

— Гитлер дал немцам самоуважение, — говорит он.

Мать с Норманом вместе путешествовали по Европе в 1930-х — не только по Норвегии и горам Шотландии, но и по Германии, гитлеровской Германии. Их семья — Брехеры, дю Бьель — родом из Германии или по крайней мере из Померании, которая теперь в Польше. Это хорошо — быть родом из Померании? Он не уверен.

— Немцы не хотели сражаться против южноафриканцев, — говорит Норман. — Им нравятся южноафриканцы. Если бы не Сматс, мы бы никогда не пошли на войну с Германией. Сматс был skelm, обманщик. Он продал нас британцам.

Отец с Норманом недолюбливают друг друга. Когда отец хочет досадить матери во время их ссор поздно вечером на кухне, он подтрунивает над ее братом, который не пошел в армию, а вместо этого маршировал вместе с «Оссевабрандваг».

— Это ложь! — сердито твердит она. — Норман не был в «Оссевабрандваг». Спроси его сам, он тебе скажет.

Когда он спрашивает маму, что такое «Оссевабрандваг», она говорит, что это ерунда — просто люди, которые маршировали по улицам с факелами в руках.

У Нормана пальцы на правой руке желтые от никотина. У него комната в пансионе в Претории, в которой он живет много лет. Он зарабатывает деньги, продавая брошюру о джиу-джитсу, которую сам написал. Норман рекламирует ее в разделе объявлений газеты «Претория ньюс». «Изучите японское искусство самообороны, — говорится в рекламе. — Шесть несложных уроков». Люди присылают ему почтовые переводы на десять шиллингов, а он отправляет им брошюры. Это всего одна страница, сложенная вчетверо, с рисунками, на которых изображены разные приемы. Когда джиу-джитсу не приносит достаточно денег, он продает участки по поручению агентства недвижимости, получая комиссионные. Норман всегда валяется в постели до полудня, пьет чай, курит и читает истории в «Аргози» и «Лилипуте». Днем он играет в теннис. Двенадцать лет назад, в 1938 году, он был чемпионом Западной провинции в одиночном разряде. Он все еще строит амбициозные планы сыграть на Уимблдоне в парных играх, если найдет партнера.

В конце своего визита перед возвращением в Преторию Норман отводит его в сторону и сует в карман рубашки коричневую банкноту в десять шиллингов. «На мороженое», — шепчет дядя одни и те же слова каждый год. Он любит Нормана не только из-за этого подарка (десять шиллингов — большие деньги), но и за то, что он помнит, за то, что никогда не забывает.