Оксана Бутузова - Рассказы

Так Аничкин снова попал на войну. И решил испробовать себя, действителен ли уговор, который он заключил в лазарете неизвестно с кем. Теперь он не боялся, проснулся в нем воинский задор, он ходил в атаку, как на парад – бесстрашно, лихо, даже весело. И всякий раз пули не касались его.

– Как это ты не боишься? – допытывался гвардии рядовой Громов, который всегда был рядом и с которым Аничкин особенно сдружился.

Он скромно пожимал плечами в ответ, мол, не знаю, что и сказать. Между тем, и остальные бойцы начали замечать его бесстрашие. Некоторые зауважали. Но ротный сделал замечание:

– Недопустимо так безрассудно рисковать жизнью. Безрассудством вашим мы уже сыты. Вон сколько могил за нами тянется. Еще не всех собрали. Никому ваши смерти не нужны.

«Я и не предлагаю вам смерть», – хотел сказать Аничкин, но не сказал.

– Не слушай его, только командовать умеет. Сам вперед не пойдет, – успокаивал Громов. – А ты герой. Настоящий. Я так в письме родичам и написал. Воюю, мол, рядом с героем.

Они обнялись. А через час оба пошли в очередную атаку. Аничкина накрыло взрывной волной. Он потерял сознание, а когда очнулся, вокруг было уже тихо. Над ним склонились деревья, желтые, как смерть. Только сейчас Аничкин понял, что уже осень, время увядания. Его гимнастерка вся была в крови, багряной, как кленовый лист, но боли он не чувствовал.

«Наверное, я уже там. Все-таки ухожу… Ну, и слава Богу», – подумал Аничкин.

– Не бойтесь… Дышите. Я сейчас…

Снова голос возник из неоткуда и не дал расслабиться. Аничкин открыл глаза и увидал лицо девушки, очень хорошенькой, которая смотрела на него с испугом и нежностью.

«Видение», – решил Аничкин и прошептал: «Весна».

– Я Катя… Сейчас перевяжу. Где болит?.. Дышите, дышите.

Это было не видение, не весна, а пока что медсестра.

– Фу ты, напугал, – сказала она, когда помогла Аничкину повернуться на бок. – Я уж подумала, ранен тяжело, тащить придется.

Но тащить Аничкина не пришлось – на нем была чужая кровь. А на дне окопа под ними лежал убитый солдат, которого присыпало землей от взрыва. Медсестра уже собирала бинты обратно в сумку.

– Погоди, – зашептал Аничкин взволнованно. – Не уходи.

Он неловко притянул ее за талию, уткнувшись носом в теплое лицо.

– Дурак!.. Нашел время.

Она резко оттолкнула его. Аничкину стало больно. Больно и плохо, как никогда еще не было. А когда он наконец добрался до своей части, то узнал, что в этом бою пал смертью храбрых его товарищ – гвардии рядовой Громов.

«Может, это он лежал в том окопе и его кровь я принял за свою?» – думал Аничкин, и эта мысль, не давала ему покоя.

– Молодец. Представим к награде, – диссонансом звучали похвалы командиров.

Они панибратски хлопали Аничкина по плечу, обязательно добавляя:

– А Громов – герой! Жизни не пожалел… за Родину.

– Герой… герой, – понеслось по части.

Его подвиг пересказывали, добавляя каждый раз что-то новое, то, чего Аничкин не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Ему было только до слез обидно, что он сам не может отличиться так, как Громов. Кому, получалось, нужно его бесстрашие и его жизнь, когда на войне в почете была лишь смерть. Аничкин же давно сторговался с ней, и ему нечего было отдать или принять.

Ему дали медаль, хотели повысить в звании, но забыли. Громов же получил орден. Посмертно. И о нем помнили.

– Ну и плевать! – утешал себя Аничкин. – Зато живой. И еще лет семьдесят живым буду… Эх, надо было на сто договариваться.

Он озлобился на смерть. Теперь ему даже доставляло удовольствие слушать сводки с фронтов о ее бесчинстве. Его никогда не будет в этих сводках, как и в списках героев. Он навсегда застрахован от несчастного случая им стать. Кто без страховки, тот – герой. Вот что понял Аничкин. И продолжал воевать. Ему казалось, убивая других, он сражается со своей собственной смертью. Но этого было уже мало. Ему во что бы то ни стало хотелось спасти кого-нибудь от ее прихода. Но все пули, как назло, доставались другим.

– Победа! Браток, война закончилась! – бросился обнимать его ротный. – Жить будем, понимаешь!

Аничкин встретил эту новость холодно и отстранился от объятий командира. Свою победу он одержал еще в первом бою. Победу над смертью и страхом перед ней. Сейчас его мучила совесть, с которой он не мог совладать.

– Это нечестно! Я же гад, предатель. Меня расстрелять надо… так ведь выживу. Тогда повесить или утопить, как котенка.

Многих ждали дома. Аничкина никто не ждал, это он получал похоронки, две – на родителей, и теперь он был никому не нужен. Предстояло еще семьдесят лет ждать, пока он понадобится.

Он ехал в эшелоне обратно в родной город вместе с захмелевшими от победы бойцами, которые всю дорогу пели, смеялись, а на одной из остановок стали прыгать из вагонов в насыпной обрыв – просто так, чтобы сбросить лишние силы, которые уже не понадобятся для атаки. Аничкин тоже прыгнул. Но голова его, полная тяжелых мыслей, перевесила тело, и он стукнулся ею о камень.

И привиделось ему, что снова война, он рвется в бой, добегает до какой-то границы, а дальше не может. Только знает, что необходимо переступить, что там дальше будет хорошо.

– Вот она, новая жизнь, – думает Аничкин.

– Какая еще жизнь, – возражает ему голос за спиной.

– Ты опять пришла? – удивляется Аничкин.

– Что значит опять? Я еще не приходила.

Тут всплыло у Аничкина в памяти, что тот голос был мужским, хриплым, как у комбата, а этот женский, сухой, старушечий.

– То был страх. У нас с ним своя война. – И старуха гадко захихикала. – Теперь придет он через семьдесят лет, а тебя уже нет. Вот умора!

Над бездыханным телом склонились солдаты. Радость их приутихла, все видели, как беззащитен человек, и настигают его не только в бою.

– Какая нелепая смерть, – сказал кто-то. – А на войне мог бы стать героем.

Часы спешили.

Они уже несколько раз переворачивали колбы, чтобы выяснить, при каком положении песок сыпется быстрее, но, как ни менялся верх с низом, результат оказывался один и тот же. Металлическая диафрагма стерлась еще на одну песчинку.

– Мы уже устали работать над вашим заказом, – часовщик выпрямил спину.

Ворочать стеклянные емкости в полтора метра высотой было занятием не из легких.

– Я всего лишь хочу, чтобы часы шли точно, – отвечал мужчина в сером пиджаке. – Разве это так сложно сделать?

– Вы сами не знаете, чего хотите. Закажите обычные современные часы, механические или электронные. Мы дадим вам гарантию точности лет на сто.

– В ваших современных время абстрактно. Я его не вижу… только цифры. А это не время, оно не исчисляется цифрами.

– Это вы мне говорите? – поднял брови часовщик.