Оксана Бутузова - Рассказы

Уж кому, как не ему лучше знать, в чем состоит время. Однако только настоящий профессионал после таких заявлений мог оставаться невозмутимым.

– Хорошо. Тогда позвольте нам засыпать не песок, а цинковую пыль. Она намного надежнее, не стирает поверхности стекла и диафрагмы.

– Нет, – резко возразил заказчик. – Только песок. Стекло ведь тоже из песка. Только он будет отражать естественный ход времени.

– А как насчет измельченной яичной скорлупы? Вполне естественный материал. Скорлупа это… кокон времени, будущего времени. Вы только представьте, его разбивают, выпуская время наружу, измельчают, просеивают, превращая в пыль, которая служит отсчетом новой жизни.

Он нашел бы еще множество материалов, похожих на течение времени. Золотая пыль – именно золото придает вес человеку, оно сыпется из кармана в карман, за него можно купить не то что жизнь, само время. Измельченный в порошок мрамор – вот он стоит, тверже веков, застывший в монументальной форме, а попади он в часы, станет податливее глины. Еще можно переливать нефть, хотя она, конечно, сразу запачкает стекло, и время ускользнет в ее черных недрах. Бивень мамонта… но это будет намного дороже.

Заказчик его совсем не слушал. Он разглядывал свои пыльные ботинки.

– Нет, только песок, – поднял он, наконец, глаза. – Остальное будет нечестно.

Его выпаривали, прессовали, измельчали до пыли, вываривали в вине, снова выпаривали. Но песок, как только попадал в стеклянные колбы, начинал жить своей жизнью. У него было какое-то собственное время, по которому он сыпался, и которое всегда чуть опережало время человеческое.

– Может, в стекле дефект? – беспокоился заказчик. – Воздух где-нибудь проходит?

– Мы меняли колбы, – отвечал равнодушно часовщик.

– У вас здесь холодно, – запахивал серый пиджак мужчина. – Я слышал, песок сыпется медленнее в тепле, если на него светит солнце.

– Хотите медленнее, так положите часы горизонтально, в знак бесконечности. Время вообще остановится.

Терпение часовщика подходило к пределу. Он не знал, как избавиться от этого капризного заказчика. Он хотел еще посоветовать сменить серый пиджак, чтобы жизнь не казалась такой унылой и быстротечной, но в последний момент воздержался.

– Это нечестно, – повторил заказчик.

Они еще долго экспериментировали с колбами, песком и диафрагмой, пока досада и раздражение часовщика не сгустились и сконцентрировались до такой степени, что превратились в очень простую и каверзную идею, которую он незамедлительно воплотил.

– И что? – мужчина в сером пиджаке сначала ничего не понял.

– Ждите, – часовщик наслаждался его реакцией. – Сейчас упадет.

Часы стояли. В том смысле, что песок не сыпался, он заполнял верхнюю колбу и не спешил покидать ее. Часовщик умудрился так запаять диафрагму, что осталось совсем микроскопическое отверстие, диаметром в одну песчинку, которая и должна была упасть, но никак не падала.

Заказчика заворожило ожидание.

– Это же вечные часы! – воскликнул он.

– Ничего нет вечного в этом мире, – возразил часовщик. – Сам мир не вечен.

На этот раз оба неожиданно остались довольны. Мужчина в сером пиджаке наконец отсчитал положенную сумму, а часовщик даже улыбнулся ему на прощанье.

Он ждал еще несколько часов, пока упадет следующая песчинка. Во что бы то ни стало нужно было застать ее. Он должен знать, насколько спешат эти часы, а ведь они тоже спешили, как и все остальные, только чуть медленнее. Но сути дела это не меняло.

Что происходило там, в узком, едва различимом горлышке между двумя колбами, в этой перемычке между прошлым и будущим. Его взгляд был прикован к песку. Он и сам ощущал себя песчинкой, которая застряла в настоящем. И в этом настоящем не было никакого времени. Он был окружен вечностью. Бери и пользуйся. Но весь вопрос в том – как взять.

Наверху время сгустилось, спрессовалось и окаменело. Оно словно превратилось в гранит или мрамор. Но это была только видимость твердости. Оно оставалось текучим, его тянуло вниз силой земной тяжести. Стеклянная колба, казалось, набухла, как цветочная почка весной, вот-вот прорвется, сметет преграду и развернется, заполняя все вокруг новыми событиями, чувствами, настроениями.

А всего-то и нужно было одно микроскопическое движение, дуновение, чтобы громада песка чуть просела и одна единственная песчинка, едва проходящая сквозь диафрагму, задышала, оторвалась от других, на нее давящих, и вся обратилась в свободное падение.

Она оторвалась и летела. Долго и плавно, поскольку была очень легкой. Планировала, словно оторвавшийся от ветки осенний лист, истощенный, потерявший соки и силу сопротивления. И в этом полете разворачивалось время. Осыпались песчаные замки, заносило следы, засыпало реки, уходили вглубь земли целые города и цивилизации. И уже совсем скоро упадет следующая песчинка, припорошит горсткой стеклянное дно, наметет дюну, накроет песчаным холмом и человека в сером пиджаке, и часовщика. И все, что было в будущем, по воле времени превратится в прошлое... Пока кто-нибудь не перевернет часы.

Автобус подъехал к самому краю леса, придавив березовую поросль, которая хрустела под колесами, пока водитель разворачивался на опушке. Наконец он остановился на ровной площадке, двери со скрипом открылись, и волонтеры начали выгружаться.

Одни были знакомы, другие приехали в первый раз, но все быстро сплотились в процессе взаимопомощи. Помогали выходить из автобуса, подкатывали бревна для сидений, кто-то разложил на траве провиант, достал бутылки с водой и соком. Потянулись руки.

– Па…па…па…адаждите!

Мужчина в клетчатой рубашке и панаме решительно двинулся к собравшимся. Все сразу поняли, что это старший.

– Вы ды...ды…для чего приехали?.. Вы…вы…все вышли?

Ему ответили, что все. Двое на бревне достали блокноты. Один записал: «Почему он шевелит губами?» и протянул человеку в черных очках, стоящему впереди, но тот не смог прочесть, извинительным жестом показав на очки. На выручку пришел его хромой сосед.

– Он говорит. Просто заикается.

Слабослышащие понимающе вздохнули и просили комментировать, поскольку читать по губам заики трудно.

– Вы встанете цепью, – начал повторять за старшим хромой. – Так, чтобы левого и правого соседа было хорошо видно или слышно. Идем медленно… я с левого конца. Буду кричать через каждые десять минут, мой крик передавайте по цепочке… кто не может, машите рукой. Затем десять минут тишины… прислушивайтесь, присматривайтесь, ищите следы человека на земле, сломанные ветки. Пытайтесь смоделировать его действия, куда бы я шел, если бы заблудился.

– Легко сказать, куда, – прокомментировал слабовидящий.