Роман Солнцев - Золотое дно

Знали его многие. Он тебе и стенгазету выпустит, и лекцию прочтет, хочешь — про исследователей Арктики, хочешь — про внешнюю политику Египта. А попробуй, обидь, задень — загипнотизирует словами, заговорит, затерзает.

( Далее синим зачеркнуто, но, если постараться, можно прочитать : Однажды напали на него хулиганы среди ночи — Левка захлопнул лицо ладонями и заверещал: «Отпустите честную девушку!» Расчет был верный: на Ю.С.Г. девушек катастрофически не хватает, девушки — существа святые, нападавшие были молокососы, лет семнадцати, они растерялись, потупились. Лева, вихляя бедрами, ушел. И в самом деле, черт разберетночью , парень это или девушка, все ходят в свитерах, в кирзовых сапогах, а проверять, руками трогать неловко… Да и грива у Хрустова отросла до плеч… А бородки тогда еще не было…

Конечно, эту историю разукрасили, переврали, в Хрустова долго тыкали пальцем, но он только вызывающе смеялся. Такой парнишка.)

Вечером зимнего дня, когда из Москвы вернулся Васильев, и хрустовского звеньевого Климова за драку с Васькой-вампиром лишили премии (об этом станет известно утром), на вокзале, в черном просевшем доме, в той его половине, где буфет-ресторан, появился как раз он, Лева Хрустов с двумя странными спутниками..

— Давайте, давайте, садитесь, уважаемые граждане бичи, — говорил Хрустов им, занимая стул напротив некоего человека в дубленке, который одиноко сидел за пустым столом в ожидании заказа.

Позже Хрустов будет бить себя в обе скулы кулаками — не узнал начальника стройки Васильева! Он его привык видеть издали — гордо вскинувшим голову, иронично улыбающимся, при синем галстуке.

— Побеседуем, — продолжал, важничая, Хрустов. — Нуте-с. Это ничего, что я отвел вас не в кабинет, а сюда? Мы, следователи, иногда делаем так, для романтики. Итак, вы не отрицаете своей вины? Вы оставили без обеда наших плотников-бетонщиков? Нуте-с?

Бичи молчали. Рыжий моргал — его слепил свет. Очкастый, интеллигентного вида его товарищ был весь раскаяние, руки сложены на груди.

— Ай-яй-яй! — смеялся Хрустов, разваливаясь на стуле. — Думали, никто не увидит? «Он не увидит, не узнает, не оценит тоски твоей?» Ха-ха-а! А мы не дремлем.

Как можно было понять из дальнейшего сбивчивого разговора, и как несомненно понял и Васильев, бичи воспользовались текучкой кадров, тем, что рабочие плохо знают друг друга, — сели в бесплатный автобус, долго катались на нем по кругу, не могли решиться и, наконец, с группой строителей доехали до плотины, сделали вид, что замешкались в «бытовке», зеленом вагончике, оклеенном плакатами. Все — по рабочим местам, а они — по ящичкам. Забрали шарфы, свитер, бутерброды. Хрустов видел их издалека, когда они уходили, догнать не смог, выследил уже потом — в городе.

— А я смотрю — знакомая до слез борода! — смеялся, взвизгивая, Лева. — И очкарик с ним.

— Да, мы всегда вместе, — трагическим баритоном признался бородатый бомж. — Всегда-всегда.

— А зачем стекловату прихватили? В ней не согреешься. Она ж колется! В глаз может попасть. Ну, потом поговорим. Сначала я вас угощу. Раз уж вы такие красивые… один шарф вернули… Что кушать будем? — Хрустов взял в руки меню — замасленный лист бумаги, на котором под копирку были невнятно напечатаны блюда, и только по длине слов можно было догадываться, что имеется в виду — лангет или селедка… — Пить будете?

Бич в очках торжественно поправил грязный галстук.

— Можно, да? — изумился бородач. — Нам — по пятьдесят грамм, нам больше нельзя. — И убежденно добавил. — Мы алкоголики. Спасибо.

— А еще сибиряки!.. Что ж — по пятьдесят, так по пятьдесят.

Наконец, к столу подошла официантка, приняла заказ. Хрустов покосился на Васильева — как я уже сообщил читателю выше, Хрустов не признал его, к тому же всегда побаивался людей с прямыми, как бы грузинскими носами. Да, марсиане и сириусане, у наших людей бывали странные симпатии и антипатии. Я знавал женщину, которая почему-то боялась синеглазых брюнетов, но это к слову. Хрустов сел так, чтобы оказаться почти спиной к Васильеву, чтобы тот не смущал тяжелым взглядом.

— Минуту, граждане, минуту… — бормотал Левка. Сейчас он выпьет и разойдется. — Пока нам готовят, скажите: вас не смущает, почему я с вами так себя веду? Я ведь пока никому ничего не сказал. В милиции, кстати, еще не знают.

Бичи взволнованно переглянулись. Бородач расчесал гребенкой бороду — она затрещала электричеством.

— О, как вас зовут? — нежно спросил очкарик. — Петенька? Васенька? Как?

— Лев меня зовут, — уточнил Хрустов, закуривая и пуская им дым в глаза. — Лев Николаевич я, не Левочка, а именно — Лев Николаевич.

— Левочка Николаевич, — начал бич-интеллигент, поправляя очки. — Нам, знаете ли, так неловко. Мы больше никогда не будем, — и он вдруг обратился к своему могучему рыжему другу. — Слушай, как я выгляжу? А? — Пригладив ладонью редкие волосики над ушами, он явно охорашивался. — Говори честно.

Бич с бородой оценивающе посмотрел, закивал:

— Лучше.

— С сегодняшнего дня, — сказал бич-интеллигент, — мы завязываем. Идем, взявшись за руки, трудиться. Только труд еще может сделать из нас человека.

Хрустов иронически поиграл пальцами, как пианист, по столу.

— Не надо клятв, граждане бичи! Гегель что говорил? То-то. Мне вас искренне жаль. Поэтому я вас не в кабинет, а сюда. Я гуманист, граждане бичи. Великий гуманист. Целуйте же мне руки! — Поймав неясное тело движение бородача, Хрустов покраснел и отдернул руки. — Мысленно!..

Официантка, наконец, принесла заказ. Васильев принялся ужинать. Хрустов налил водки себе и бродягам, и смотрел, как они жадно пьют, едят, роняют ножи, ругают друг друга шепотом за суетливость…

У Хрустова было сегодня скверное настроение. Мать с отцом писали, чтобы он вернулся в Белояры, поступил в институт — хватит ему этой дешевой романтики, неужели армии было мало. А ведь он мог и в армию не ходить — отец достал бы справку. У Хрустова-отца и у Хрустова-сына что-то ненормально с клапанами в сердце, но Лева этого совершенно не чувствовал и всегда скрывал, а медкомиссия перед армией не заметила. Лева отслужил два года, побывал дома, поссорился с Галей, с которой переписывался… и уехал на Север, оттуда на Восток, оттуда на юг Сибири, в Саяны. Приятелей и здесь завел десятки, а близкого верного друга не было, поговорить не с кем.

А как же его три верных друга, спросит проницательный марсианин? А дело в том, что одного из них забрали из бригады и назначили большим шишкой — начальником штаба стройки, и он сразу же стал чрезвычайно занятым. Поэту-бетонщику Алеше Бойцову еще предстояло войти в знаменитую бригаду, где верховенствовал Хрустов. А Серега Никонов влюбился в официантку Ладу, высоченную девицу с вишневым, накрашенным сердечком ртом, срочно учился играть на гитаре и петь блатные песни. Он и сейчас, наверное, валяется на топчане и мурлычет «Постой, паровоз, не стучите, колеса…» да расспрашивает бывшего зэка Климова, как брать эффектные аккорды. А бывший зэк, ныне звеньевой знаменитой бригады, показывает их исколотыми синими пальцами.