Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Рабин подумал и кивнул огненной головой, едва не ударивши лбом о настольную лампу. Так и договорились.

На высоком крыльце железнодорожного вокзала из каменной урны валил желтый дым — кто-то подпалил сор, и народ бежал, кашляя, сквозь это облако. Поперека не мог, конечно, пройти мимо — ругаясь сквозь зубы, он пометался по вокзалу, нашел под лестницей за дверью худенькую пьяноватую уборщицу с фиолетовыми волосами (она сидела и курила), схватил у нее ведро, с грохотом налил воды из крана и, выбежав, вылил на пламя. И заорал уборщице:

— Будешь еще спать — вылетишь с работы!

Затем на площади Поперека и Рабин купили билеты и сели в старый «Икарус», идущий до районного центра Батьковщина. Оттуда на попутных можно добраться до заброшенного села Батьки, а далее — тайга и колючая проволока, во многих местах подмятая тракторами или порезанная умельцами, которые ходили даже в самые строгие годы за белыми грибами в Красный бор.

По дороге Поперека, никогда не терявший попусту время, читал московскую газету «Коммерсантъ», а Рабин, страдая похмельем, разминал по очереди пальцы и тер, оттягивая, мочки ушей. Ему объяснила вторая и последняя жена Попереки Наталья, что это верный способ разогнать кровь.

Возле ног Попереки лежал полупустой широкий рюкзак, а на коленях Рабина — взятая им по просьбе друга портативная телекамера «Панасоник».

Некая бабуля лет шестидесяти, еще крепкая, с волевым взглядом, с белесыми усиками, изумленно разглядывала худого Анатолия.

— Тебя жена не кормит? Хочешь, пирога дам, доченьку не застала, обратно везу.

— Спасибо, — Рабин помотал как гусь узкой головой. — А почему не застали?

— Ключ под половик не кладет, а куда умотала?.. и записки нет. А я-то и писала ей, и звонила из райцентра, что приеду. Ветер в голове.

— Может, замуж вышла, а от тебя скрывает… — откликнулся дед с калининской бородкой. Но дородная бабка, покосившись на него, даже не удостоила ответом… А вот Рабина продолжала уговаривать. — Бледный такой. Могу и чашку налить.

— Чашку? — переспросил Рабин, но очень тихо, чтобы не расслышал Поперека.

Бабка, поняв по его взгляду, чего остерегается Анатолий, молча отвернула крышечку с бутылки и, плеснув какой-то желтоватой жидкости в фарфоровую треснутую чашку, подала физику.

Рабин быстро выпил, отдал чашку и полузакрыл глаза. Вспомнил, что надо поблагодарить:

— Спасибо. — И как многие люди, которые совершили неблаговидный поступок или преступление, но остерегающиеся, не заметил ли этого проницательный милиционер, почему-то непременно обращаются именно к этому милиционеру с небрежной просьбой прикурить или даже просто так, с необязательными словами, так и Рабин вдруг изобразив живейший интерес на лице, спросил у Попереки. — Петя, а как ты познакомился со своей Натальей?

Оторвавшись от газеты, тот блеснул взглядом. Уж конечно же, он рассказывал Толе, как он познакомился с Натальей. Но, может быть, послушав еще раз, он сам хочет что-то рассказать.

— На танцах. Я же очень любил танцевать, особенно латиноамериканскую классику… рок-н-ролл, конечно. В Новосибе, на Красном проспекте, в огромном холле театра проводили с помпой конкурс. Я отрабатывал медленное танго с нашей аспиранткой, ну, представляешь — головка дамы до полу… а Наталья — с каким-то белокурым, с розовыми ушами. Мы раз переглянулись, два… а когда объявили, что я занял третье место, а она седьмое, под прощальную музычку подошел к ней.

— Красивая она тогда была?

— Она и сейчас… — чуть нахмурился Петр Платонович. — Что меня поразило, особенно после моей первой подруги Сони. Ножки литые, стан тонкий и гибкий, глаза умные… ну, будущий врач! Мгновенно подлаживается под малейшее твое движение… ну, как шелк вокруг кулака… Конечно, носик длинноват, но, когда высоко вскинет голову, это даже очень красиво.

— Намекаешь, что мы евреи.

— Опять! — И сердито зашипел. — Я обожаю евреев! Они трудяги! А если кто не трудяга, то очаровательный остроумный алкаш. Как ты!

— Значит, заметил… — заныл Рабин. — Но я немного. Спасибо вам, тетенька!

Но бабка уже дремала, обняв свою сумку на коленях.

По приезде на конечную остановку охмелевший и оживший Анатолий словно впервые увидел на спине друга рюкзак и не смог скрыть недоумения: зачем и куда такой большой?

Поперека сквозь зубы, уже злясь на что-то, негромко отвечал:

— С этой минуты включи камеру и снимай все мои движения. — И подмигнул.

Рабин растерянно вытащил из кожуха аппарат и, включив, нажал на «REC».

В сторону тайги шел грязный грузовик с разболтанными бортами. Поперека поднял руку с зажатой синей денежкой — 50 рублей.

Зоркий шофер кивнул, затормозил — в кабине у него уже сидели два стальнозубых парня, в кузове спал на тулупе пьяный дед. Сели на железный пол рядом, и ГАЗ-51 поскакал дальше.

Через полчаса ученые соскочили с грузовика — машина шла вправо, не по пути.

Поперека быстро зашагал по дугообразной улочке, оглядывая сгнившую заброшенную деревеньку.

— За мной, — командовал он. — Толя, где-нибудь кирпич видишь?

— Кирпич?

— Лучше даже два.

— Два? Зачем?

На месте пожарища они нашли кучу черных старых кирпичей с горбиками перекаленного раствора.

— Снимай, снимай… — бормотал Поперека, складывая два кирпича в темный пакет, затем в тряпичную сумку. Вынул из рюкзака провода, сунул концы также в сумку и обмотал крепко крест-накрест толстой рыболовной леской. Затем вытащил из рюкзака тикающий будильник, присоединил провода к его ножкам, и прижав его к серой сумке, обвязал той же рыболовной леской.

Рабин хмыкнул. Получилось нечто похожее на мину с часовым механизмом.

— Зачем? — спросил он, хотя уже и догадался.

— У тебя записывает? — зло спросил Поперека, кивая на видеокамеру.

— Всё о’кей, — развеселился Рабин, хотя от страха руки у него задрожали. — Что, прямо так и пойдем на территорию?..

— Так и пойдем, — сказал Петр Платонович, глядя в объектив, — посмотрим, как работает их хваленая секретность. — Буржуев они испугались, суки! Да тут летом по ягоды все соседние села ходят, а осенью за шишками и за брусникой…

Они вошли в березовый лес, а вскоре оказались и в тайге, где преобладали сосны, ели, малинник. Поперека уверенно шагал по тропе, которая виляла, вела поверх обнаженных сосновых корней, похожих на мертвых осьминогов, спускалась в лощины, в кустарник, и возносилась наверх.

— А ты снимай, снимай, — повторял Поперека, оглядываясь и ухмыляясь, как бес. — Чтобы все было задокументировано.

Они через часа два вышли к мелкой речке, пробежали по галечнику до старого дерева, рухнувшего как раз поперек течения. А далее перед ними предстала черная колючая проволока в два ряда, протянутая через тальник и волчью ягоду от столба к столбу. Столбы уже сгнили, кое-где покосились, а то и держались на весу лишь из-за того, что были обвязаны заградительной проволокой. Пройти через эту преграду не составляло труда, и вскоре ученые НИИ Физики РАН оказались на бетонном пологом берегу огромного искусственного озера — собственно, уже на территории закрытого города.