Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Здесь сидела за компьютером и телефонами томная девица в платье, подпиравшем грудь и с декольте, над которым роскошно белело нечто, напоминающее развернутый на два полушария атлас Земли. Увидев Попереку, она побледнела.

— Вы… к Игорю Александровичу?.. — пролепетала она. Она, конечно, узнала профессора. Да в редакции наверняка уже состоялся разговор о сомнительной публикации. — Его н-нет…

Петр Платонович дружелюбно улыбнулся.

— Деточка, я не за тем. Позовите сюда автора… я ему пару слов — и пойду. Бить не буду.

Ни словом не возразив, не валяя ваньку (мол, о ком это вы говорите?), она розовыми ноготками набрала номер и тихо бросила в трубку:

— Олег Витальевич… сойдите к нам еще раз… на минуту…

Положила трубу и, слегка покраснев, потупилась.

Через пару минут за спиной Попереки кто-то появился, тяжело дыша.

— Это вы Карсавин? — спросил Петр Платонович не оглядываясь.

— Д-да, — отвечал вошедший.

— Станислав Ежи Лец сказал: знаешь ли ты пароль, чтобы войти в себя?

— Вы… вы из прокуратуры?

— Йес, — вдруг веселея буркнул Поперека. — Что будем делать?

Юноша молчал. И Петр Платонович медленно обернулся к нему. Мгновенно признав его, Карсавин качнулся, словно его ударили. Но Поперека уже не улыбался, не мог улыбаться. Уставясь невидящим закаменевшим лицом на юношу, он пробормотал:

— Я вас, сударь, хотел бы вызвать на дуэль… но вы обосретесь в первую минуту, так как понимаете — я не промахиваюсь. Выйдите на улице и ждите меня — я вам скажу всего лишь пару фраз, и мы расстанемся. Пошел вон! — зарычал Попрека.

Молодой журналист, жалобно сморщив плоское лицо, вышел из приемной. Поперека постарался как можно более ласково посмотреть на девицу:

— Вашему главному редактору привет.

— Вы… будете в суд подавать? — спросила девица. — Я думаю, Игорь Александрович поймет… произошла ужасная накладка…

«Кстати, неплохо бы содрать с них… именно через суд… но стоит ли?!»

— Вот мой сотовый… — Поперека записал номер на белом краешке одной из газет на столе девицы. — Пусть позвонит.

Олег Карсавин стоял на улице — даже не на крыльце редакции, а за воротами, возле замерших машин.

«Что же мне ему сказать?..» — мелькнуло в голове у Попереки.

— Ну, докладывайте, — только и смог пробормотать он, не глядя на юношу.

— Мой папа ни при чем… — сразу ответил Олег.

— А кто при чем?

Юноша моргал, как от ветра. Он был рослый парень, в джинсах, но шея тонкая, мясистые губы — истинно символ Макдональда — надкушенные… на тонких пальцах два перстня… А мой сын добровольцем, дурачок, воевал в Чечне. Вытаскивал трупы товарищей. Ночами орет: пригнись!.. снайпер!.. Сейчас с заключенными лепит из бетона памятник Петру Первому, сочиняет им письма в стихах домой.

— Я ничего не знаю, — наконец, отвечал Олег. — Мне сказали — я отнес. Я только знаю, наши руководители на вас сердятся.

— За что?! — кажется, наивно воскликнул Поперека. — Я занимаюсь экологией… За что??? — Ох, не унижается ли он сейчас перед этим мальчиком, а в его лице перед вождями местной организации КПРФ? И тут же сменил тональность. — Пошли они, я делом занимаюсь… спасаю Сибирь… Они что, охерели?! Политики-паралитики! Зачем хоронить-то? Ну, обозвали бы.

— Родители прочтут? — выдохнул-догадался юноша.

— Нету у меня родителей! — вдруг багровея, завопил Поперека. — Пшел вон, коза безрогая! Я тогда, блин, и сам займусь политикой! Так и передай!

И кипя от слепого гнева (кому он говорил только что свои слова? В пустоту!), подняв воротник куртки до ушей, Поперека поехал в Академгородок.

В лаборатории все были на месте, мирно тикали электронные часы в простенке над стационарным измерителем гамма-излучения, цвел мелкими розовыми цветочками кактус на столе возле компьютера, у герани в горшке на подоконнике ее красные, словно тряпичные лепестки скукожились, некоторые потемнели и уже отвалились.

Ни с кем не разговаривая, Петр Платонович включил компьютер, попытался продолжить работу над статьей. Но в дверь, там, в лаборатории, постучали — Рабин негромко спросил «кто?» и, подойдя к фанерке ближней двери, прошелестел:

— Карсавин…

«Наверное, сын позвонил», — подумал Поперека, и оказался прав.

Только Карсавин не сразу начал разговор. Он хмуро прошелся по крохотному кабинету коллеги, постоял, глядя в окно на пасмурное небо. Наконец, повернулся к Петру Платоновичу.

— Стыдно. Я приношу вам извинения. Не думал, что мой отпрыск может быть замешан в такую историю. Хотя я ему еще летом говорил — газета экстремистского толка… лучше бы пошел он в «Бирюльки», бульварная, но все же там интеллигенция. Я, собственно, зашел к вам объяснить, почему предпринята такая акция. Сугубо с моей точки рения. Но не думаю, чтобы я ошибался. Позвольте? — он кивнул на стул.

— Конечно, — встрепенулся Поперека. — Виталий Олегович, пожалуйста. — И как бы даже пожаловался. — Я недоумеваю.

— Итак, вы человек, с моей точки зрения, безукоризненной честности и порядочности. И ни о ком в последнее время гласно плохо не говорили, хотя в прежние годы ваш остренький язык… М-да. Так почему они решили ударить по вам? — Он достал трубку из кармана и медленно, прямо как Сталин в кинофильмах, раскурил ее. Умеет держать паузу. Помолчав, продолжил. — Вы занимаетесь святым делом. Отодвинули работы по плазме, решили спасать город, область. Кто-то говорит: популизм, но я-то прекрасно понимаю, на какой пороховой бочке мы оказались. Так почему?.. Не из зависти же!

Он пыхнул сладковатым дымом в сторону.

— Я полагаю, вот почему. Говорю, как патриот патриоту… вы же не уехали, хотя вас приглашали, я знаю… Итак, не кажется ли вам, Петр Платонович, что наша страна оказалась перед лицом новой революции… и боюсь, довольно страшной?

— Революции? — усмехнулся Поперека.

— Не улыбайтесь, не улыбайтесь. Да, революции. Да. Всему виной грабительская приватизация. Все наши недра, богатства разворованы десятью ловкими людьми, которые в обмен на это поддержали Ельцина… а страна все более нищает… а наши олигархи уже в мировых списках занимают первые места…

— Позвольте, — не мог не прервать гостя Петр Платонович. — Но там все больше бывшие комсомольские и партийные лидеры…

— Не только. Но даже если. Тем более. Пришло время размежеваться. Пришло время срочно строить ряды, ибо запахло кровью и порохом. Поверьте мне, Петя, я мирный человек, я, кстати, партбилет не сжигал, но и не был никогда в первых рядах. Мне что — не мешали бы науке. Но сейчас, когда зашаталось всё государство, нужно куда-то примыкать.

— Я в КПРФ никогда не вступлю!.. — замычал Поперека, чувствуя, как снова каменеет от злости его лицо. Чтобы не дергалась жилка на шее, подтянул правое плечо.