Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— Вниз по улице и налево, за угол на Балдуинштрассе! — так же крича ответил Лютьенс.

Мы помчались дальше. Мы — это не меньше двух дюжин мужчин и одна женщина. Потому что Тамара нагнала нас. Мы неслись по Балдуинштрассе, мимо Бернард-Нохт-штрассе, мимо знаменитой пивной «Дядюшка Макс». Эта улица кончалась возле лестницы, ведущей к портовой дороге Сан-Паули. Я снова увидел тень беглеца.

Вслед ему стреляли полицейские. Он отстреливался. Одному из них попал в ногу, тот упал. Второй остановился, чтобы помочь раненому, остальные ринулись дальше, скользя по гладкому льду, скатывались с лестницы. Я снова упал и снова поднялся на ноги. Здесь, внизу были огромные, запорошенные снегом кучи гравия. Вдоль них тянулась «дорога свиданий». При нашем приближении придорожные шлюшки с визгом разбегались, машины газовали. Эта «дорога свиданий» функционировала во всякое время года. Девочки договаривались с водителями, и все делали прямо здесь, в машине. Я опять поскользнулся — на этот раз на презервативе. Я прекрасно знал Гамбург и эту «дорогу свиданий». По утрам, после особо оживленных ночей, здесь можно было обнаружить от двадцати до тридцати презервативов на квадратный метр. Проклиная все, я поднялся. Я упал возле маленького стильного портового кафе, в котором выступали знаменитые звезды и собирались не менее знаменитые посетители.

— Там, внизу! — крикнул кто-то.

Я увидел, как тень скользила к воде вниз по каменной лестнице на другой стороне дороги. При этом человек беспрерывно оборачивался и стрелял. Практически беспрерывно. То и дело перезаряжая — было слышно, как он вставляет новую обойму. Многие стреляли ему вслед. В конце лестницы, у самой воды, начинались опоры бесконечного понтонного моста, который тянулся отсюда до Рыбного рынка на той стороне.

— Если он сейчас скроется там внизу… — прохрипел возле меня Макс.

Да, тогда дело плохо. Уже за второй опорой понтона можно было прекрасно спрятаться. Там внутри была непроглядная тьма, и о прицельной стрельбе нечего было и думать — отсюда туда. Наоборот — сколько угодно, как я тут же убедился. Мимо моего виска просвистела пуля. И только потом я услышал звук выстрела.

— Осторожно! — прокричал Сиверс.

Он бросился на землю и послал друг за другом четыре выстрела. За ним последовали другие выстрелы. Снова клацанье затворов. Новые выстрелы. Никто не мог бы сказать наверняка, что попал он, но вдруг все мы услышали громкий вскрик, потом стон — и тишина.

Медленно, осторожно и почти беззвучно со всех сторон потянулись мужчины. Тамара и Мырный оказались теперь рядом со мной. Полицейские и унтер-офицер Лютьенс держали оружие наготове. Никто не хотел рисковать.

— Выходите! — крикнул Сиверс.

Никакого ответа.

— Немедленно выходите или мы двинемся к вам!

Никакого ответа.

— Ну, погодите! — Прижавшись к причальной стенке, нащупывая ногой ступени, он шагнул вниз к понтону. Он схватился за свою куртку, и сразу вслед за этим загорелся яркий фонарик. Я двинулся за Сиверсом и за второй опорой понтона, на распорке над водой увидел лежащего вниз лицом, с широко раскинутыми руками человека… нашего беглеца.

Лютьенс задержал толпу, устремившуюся вниз. Люди остановились: запыхавшиеся, вооруженные, без оружия, полицейские и гражданские, немцы и иностранцы.

— Помедленнее. Так дело не пойдет…

Я сидел на каменной ступени и смотрел, как комиссар наклонился над неподвижным телом. Луч фонарика скользнул по моторной лодке, накрепко привязанной к третьей опоре.

— Лодка! Он приплыл сюда на моторной лодке и так же собирался удрать! — еле выдохнул Лютьенс.

— Фройляйн Скиннер! Господин Мырный! — раздался в тишине голос комиссара. — Спуститесь-ка сюда!

Лютьенс пропустил обоих.

Они пролезли по сходням под понтонный мост к Сиверсу. Я беспрепятственно последовал за ними.

Светлое пальто человека быстро окрашивалось в красный цвет. Из того места на спине, где было сердце, вытекала кровь.

Мы трое, Тамара, Мырный и я, подошли теперь совсем близко. Под нами бурлила вода и лизала наши башмаки. Сходни были скользкими. Я держался за поперечину.

— Ну, — произнес склонившийся над трупом Сиверс, — покажи нам свое личико!

Он осторожно перевернул тело на спину.

Я смотрел в лицо слуги Олафа Нотунга.

В семь пятнадцать на следующее утро я прибыл на Центральный вокзал Бремена. Пастор Демель ожидал меня на перроне. Мы пожали друг другу руки и молча проследовали к «фольксвагену». Демель выглядел бледным после бессонной ночи и совершенно измотанным. По дороге, в машине он еще долго молчал.

Его звонок застал меня в три ночи на Давидсвахе. Это Хэм посоветовал ему попробовать разыскать меня там, когда он позвонил к нему. Демель был сильно взволнован и просил меня непременно приехать первым поездом в Бремен, что я и сделал, сам крайне потрясенный тем, что он рассказал мне по телефону…

Мы выехали на автобан. Здесь по обочинам лежал свежевыпавший снег. День был пасмурным, низко висели облака.

— Вы, наверное, захотите узнать, как все произошло.

— Разумеется, — сказал я.

— Я могу вам все рассказать достаточно полно и в хронологическом порядке — после всех показаний свидетелей, которых мы опросили за это время… Итак, по порядку. Вчера вечером в половине десятого фройляйн Луиза, в пальто и шляпке, появилась у домика охраны при въезде в больницу Людвига…

Привратнику, как я узнал дальше, который, как и весь персонал больницы, хорошо знал фройляйн Луизу, бросилось в глаза, что она просто сияла, счастливая, как никогда. Казалось, что она никуда не спешила.

— Мне снова надо выйти, — сказала фройляйн. — Господин профессор попросил меня. Он ведь часто не может заснуть, и тогда курит, а сегодня у него кончились его любимые сигареты. Выйду, куплю ему пару пачек.

— Хорошо, фройляйн Луиза.

— А как себя чувствует ваша Элизабет? Со свинкой шутки плохи!

— Уже лучше, фройляйн Луиза. Доктор говорит, скоро она совсем поправится.

— Я очень рада. Знаете, у меня как-то был ребенок…

И фройляйн Луиза рассказала историю с осложнениями после свинки, а потом еще поболтала с привратником о двух других его детях. В конце концов она заторопилась и вышла на темную улицу. В это время шел сильный снег…

Когда через полчаса фройляйн все еще не вернулась, привратник позвонил в частное отделение и сообщил о происшедшем ночной сестре. Та разбудила дежурного врача. Чисто случайно им оказался длинноволосый доктор Гермела. Тот по телефону попробовал наехать на привратника, мол чего это ему взбрело в голову выпускать фройляйн из больницы в такое позднее время.

— Прошу прощения, господин доктор, — ответил привратник с подчеркнутой вежливостью, — но я подумал, что если у нас сейчас идет демократизация психиатрии и уже вводится парламент пациентов, то это будет совершенно в вашем духе…