Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— Господин Роланд прав, — поддержал Гарно. — В конце концов, мы же сами позвали его сюда и добровольно все ему рассказали, разве нет?

Кубицкий начал поддаваться.

— Ну, хорошо… я не против… Но денег я не возьму, слышите, ни пфеннига не возьму!

— Я тоже, — сказал Гарно.

Я еще немного с ними поспорил, но переубедить их не смог. Тогда я принес из машины пишущую машинку, отпечатал заявления, и они их подписали. При этом у Кубицкого так дрожала рука, что он едва смог написать свою фамилию.

Это было четверть часа назад. Теперь, в машине, я ответил Ирине:

— Да, права на публикацию. Вы можете мне запретить писать о вас. Там, наверху, я немного блефовал. С вами я хочу быть откровенным. Если вы мне запретите, я ничего не смогу сделать. Правда, тогда, если дело пойдет дальше — а так оно скорее всего и будет, — о вас будет писать вся пресса, а не исключительно я один. Но вы можете мне разрешить, чтобы о вас писал только я…

— Конечно, я вам разрешаю, — сказала она к моему безграничному облегчению. — Пишите! Напишите все, всю эту подлую историю!

Значит, я правильно сделал, что так долго откладывал этот разговор с Ириной. Теперь она созрела. Я выбрал нужный момент. У меня и раньше было такое предчувствие, что в Гамбурге она переживет разочарование и будет в большом отчаянии. Это предчувствие появилось у меня сразу после того странного прерванного телефонного разговора. И я выжидал. Теперь оставались сущие пустяки.

— Только тут… — начал я.

— Что?

— А-а, — сказал я небрежно и засмеялся. — Вы представления не имеете, что такое крупное издательство. Там сидят юристы. Крючкотворы. Боятся потерять свои теплые места. Они обязательно должны чем-то заниматься. Поэтому требуют, чтобы мы, репортеры, у каждого, о ком хотим написать, брали письменные разрешения на публикацию, как мне пришлось брать их у Гарно и Кубицкого.

— Я дам вам его, конечно, и письменно.

— Хорошо. А я вам дам денег. Ну, скажем, пять тысяч марок, идет?

Все-таки она была ключевой фигурой, на нее издательство могло и раскошелиться.

— Но я не хочу денег, — ответила Ирина.

— Почему? — спросил я. — Это же не мои. Это деньги «Блица». Возьмите их. В этом нет ничего оскорбительного.

Она замотала головой.

— Ладно, сейчас я напечатаю договор и поставлю пять тысяч, и вы можете их забрать, а если не хотите сейчас, то потом.

Ирина не ответила. Она смотрела застывшим взглядом в окно на бурю, которая несла по воздуху клочки бумаги и листья.

Я отодвинул сиденье назад, чтобы стало просторней, обернулся и взял свою маленькую портативную пишущую машинку и плоский чемоданчик-дипломат, в котором хранил бумагу и копирку. Я поставил чемоданчик на колени, на него машинку, вставил в нее бумагу, копирку и еще один лист, включил освещение салона и начал печатать.

Ирина сидела рядом со мной и смотрела на меня. Я это чувствовал. Сигарета свисала у меня из уголка рта, от обогревателя с легким шумом шел теплый воздух, а я заново печатал текст, который продиктовал мне доктор Ротауг. В качестве гонорара я вставил сумму в пять тысяч дойчмарок. Фляжка лежала на обтянутой кожей широкой передней панели.

— Можно мне глоточек? — спросила Ирина.

— Да, — кивнул я, не отрываясь от машинки, — сколько хотите. У меня в багажнике есть еще.

Она поднесла фляжку к губам, откинула голову назад и отпила. Я прекратил печатать и посмотрел на нее, на ее белую шею, на профиль и подумал, что она очень красивая девушка. Совершенно одинокая. Покинутая. Сейчас со мной. Видимо, надолго со мной. Если я…

Я прогнал эти мысли, смял сигарету в пепельнице машины и допечатал договор до конца. Потом поднял машинку и попросил:

— Возьмите чемодан.

Она взяла. Я подал ей оригинал, копию и авторучку. Медленно, как в трансе, она подписывала документы.

— Деньги в вашем распоряжении, — сказал я. — В любое время. Можете получить их сейчас, если хотите.

— Нет, не хочу, — ответила она, продолжая медленно подписывать.

— Ну, ладно, потом.

— Да, — сказала она, — потом, может быть. — Она заплакала, тихо, без содроганий.

Я переложил бумагу, чемодан и письменную машинку к заднему стеклу машины, где лежал диктофон, потом повернулся к Ирине, обнял ее за плечи и начал говорить слова утешения, сплошные глупости, это я понимал, но что еще я мог ей сказать? Тому, что случилось с Ириной, не было подходящих утешительных слов. Мне, правда, было жаль ее, очень жаль — и в то же время я был страшно рад, что у меня теперь есть право на публикацию.

Кто-то постучал по стеклу с моей стороны.

Ирина негромко вскрикнула.

— Второй раз такого не случится, — сказал я. Прежде чем опускать стекло, я сунул руку в карман и вытащил «кольт-45». Возле машины стоял полный мужчина в клетчатом пальто. На нем была клетчатая шляпа и очень яркий галстук. Он нерешительно улыбался. На вид мужчине было лет сорок пять. В правой руке я незаметно держал «кольт», а левой опустил стекло в окне.

— Хэлло! — сказал полный мужчина.

— Хэлло! — ответил я.

— Sorry to disturb you, [71] Извините за беспокойство (англ.). — произнес он. — Вы понимаете?

— Yes, — ответил я. — What’s the matter? [72] Да, в чем дело? (англ.).

— Я Ричард Мак-Кормик, — представился он с сильным акцентом. — Drogist [73] Аптекарь (искаж. англ.). из Лос-Анджелеса.

— Glad to meet you, [74] Рад вас видеть (англ.). — сказал я.

— Говорите, пожалуйста, по-немецки. Я любить немецкий. Хотеть больше изучить. Я здесь в большой поездке по Европе, понимать?

— Да.

— Я и Джо.

— Джо?

— Мой друг. Джо Риццаро. Тоже drogist. We got lost. Заблудились. Понимать?

— А где ваш друг? — спросил я и крепче сжал «кольт».

— В машине, — ответил он и махнул рукой. Я обернулся и увидел позади моей машины большой оливкового цвета «шевроле». Сидевший за рулем мужчина тоже ухмыльнулся и помахал мне рукой. Я так увлеченно печатал на машинке, что не услышал, как подъехала их машина. Ну, и еще из-за урагана. И в моем «ламборджини» горел свет. Наверное, поэтому я не увидел света фар «шевроле», — подумал я. А сейчас они были выключены.

— Мы хотим Реепербан, Сан-Паули, понимать? — продолжал Мак-Кормик.

— Да, — ответил я.

— Well, [75] Хорошо, ладно (англ.). где это?

— Вы слишком далеко заехали, — сказал я. — Слишком далеко.

— Мы хотим Сан-Паули, — повторил Мак-Кормик. — Мы хотим прекрасных фройляйнс. Вы понимаете, что я имею в виду. — Он поклонился. — Excuse me, lady. [76] Извините меня, леди (англ.).

Ирина уставилась на него.

— Реепербан хорошо для прекрасных фройляйнс, а?

— Очень хорошо, — отозвался я, держа палец на спусковом крючке.

— Ну так как мы туда попадем?

— You turn your car and… [77] Вы развернете свою машину и… (англ.). — начал я.