Уильям Голдинг - Ритуалы плавания

Нет, этого я не мог себе представить, что правда то правда. Все мои умозрительные построения оставались пустой фантазией, не более того. Не в характере Андерсона было поступать подобным образом. Он мог бы, пожалуй, просто сойти вниз и немного успокоить Колли, отчасти повиниться в собственной резкости, не преминув заметить, что без строгости капитану никак нельзя. Но скорее, он если и сошел бы вниз, то с единственной целью — удостовериться, что Колли и впрямь лежит, неподвижно простертый на своей койке, и тщетно надеяться вернуть его к жизни посредством двух-трех шутливых призывов. А впрочем, он мог и вовсе не пожелать спускаться вниз. Кто я такой, что возомнил себя способным проникнуть в природу этого человека, заглянуть в сокровенные тайники его души и затем, по завершении сего сомнительного опыта, объявить, каким именно курсом поведет его сотворенная им несправедливость? Так я сидел перед раскрытым дневником, немилосердно кляня себя за наивные и дурацкие потуги присвоить себе роль политического интригана, манипулирующего себе подобными. Я вынужден был признать, что мои знания настоящих пружин человеческих поступков, увы, пребывают еще в зачаточной стадии. Даже могучий интеллект в таком деле только подспорье, но не решающая сила. Потребно нечто большее, своего рода кристаллизация опыта, прежде чем человек сумеет верно оценить все последствия при столь многообразных, разветвленных и запутанных обстоятельствах.

А затем — догадывается ли Ваша светлость, что произошло затем ? Главное лакомство я приберег напоследок! Он таки сошел вниз. Спустился, голубчик, прямо у меня на глазах, будто повинуясь каким-то магическим чарам. Не волшебник ли я после этого? Пусть еще не волшебник, но, согласитесь, способный ученик! Сказал, что придет, — и он пришел! Сквозь щели в решетчатом дверном оконце я видел, как он решительно спустился вниз, сам чернее тучи, и потом вдруг замер посреди коридора. Медленно поворачиваясь на каблуках, он обводил взглядом одну каюту за другой, и я едва успел отпрянуть от двери — в следующий миг его угрюмый взор скользнул по ней, и я почти готов поклясться, что меня обдало жаром, как от горящего угля. Когда же я осмелился снова приблизить лицо к двери — у меня было такое чувство, будто мне грозит нешуточная опасность, если он вдруг узнает, что я видел его здесь, — он стоял ко мне спиной. Он подошел к двери в обиталище Колли и целую долгую минуту пристально смотрел на нее. Я видел, как он за спиной ударил кулаком одной руки о ладонь другой. Потом досадливо развернулся влево — движением, которое, казалось, говорило: Ну нет, будь я трижды проклят! И с тем он исчез, тяжело загрохотав по трапу. Через несколько секунд я услышал у себя над головой, на мостике, его тяжелые шаги.

Что ж, с известными оговорками, я мог праздновать победу, не правда ли? Я сказал, что он придет, и он пришел. Но если в моем воображении он приходил утешить несчастного Колли, то в действительности он проявил себя либо слишком жестокосердным, либо неискушенным в дипломатической хитрости, чтобы сделать над собой последнее усилие. Чем ближе он подходил к тому, чтобы совладать с душившей его желчной злобой, тем упорнее подступала она у него к горлу. И все же отныне у меня появились некоторые основания для уверенности: мысль о существовании этих записей, над которыми я сейчас тружусь, уже не даст ему покоя. Она будет досаждать ему, как заноза под ногтем. Он еще спустится к нам сюда…

Вот и опять попал ты пальцем в небо, Тальбот! Вперед тебе наука, сынок! Этот барьер ты взять не сумел! Отныне не будешь терять голову, самодовольно созерцая первые плоды успеха! Капитан Андерсон более вниз не сошел. Он прислал гонца. Я как раз дописывал рассуждение про занозу, как в дверь ко мне постучали — и кто бы вы думали возник у меня на пороге? Мистер Саммерс собственной персоной! Я пригласил его войти, пересыпая свежую страницу песком, как видите — не безупречно, закрыл и запер на ключ дневник, затем поднялся и молча предложил гостю свой стул. Он мое предложение отклонил, примостился как-то боком на краешке койки, на нее же положил свою треуголку и посмотрел задумчиво на мою тетрадь.

— Еще и под ключом!

Я промолчал, только с полуулыбкой глянул ему в глаза. Он кивнул, будто без слов все понял, — полагаю, что так оно и было.

— Мистер Тальбот, пора с этим как-то кончать — продолжение смерти подобно.

— Вы имеете в виду мой дневник?

Он махнул рукой, словно отметая все шутки в сторону.

— Я заходил взглянуть на него — по приказу капитана.

— На Колли? Я и сам заходил к нему. По вашей просьбе, если вы помните.

— Он болен. Его рассудок в опасности.

— И все из-за того, что выпил лишнего! По-прежнему никаких перемен?

— Филлипс клянется, что за три дня он ни разу не шевельнулся.

Тут я, возможно без достаточных к тому оснований, употребил крепкое словцо, но Саммерс будто и не слышал.

— Повторяю, он может повредиться в рассудке.

— М-да, складывается такое впечатление.

— Я должен принять все возможные меры — у меня приказ капитана, и вы мне поможете.

— Я?

— Да, вы. То есть вам, конечно, никто не приказывает, но мне в то же время приказано обратиться к вам за помощью и прислушаться к вашему совету.

— Вот это сюрприз, капитан мне льстит! Да будет вам известно, Саммерс, меня самого наставляли усердно практиковаться в искусстве лести, но мне не могло прийти на мысль, что моя скромная персона станет объектом подобных упражнений.

— Капитан Андерсон полагает, что ваше знание света и людей придает вашим советам исключительную ценность.

Я от души расхохотался, да Саммерс и сам рассмеялся.

— Полноте, Саммерс! Капитану Андерсону не принадлежит здесь ни слова!

— Ваша правда, сэр. Слова капитана переданы не совсем точно.

— Не совсем!.. Я вот что скажу вам, Саммерс…

Я вовремя себя остановил. А сказать мне хотелось о многом. Я мог бы рассказать ему, что внезапное беспокойство капитана Андерсона о мистере Колли объясняется вовсе не тем, что он внял моим призывам, а тем, что узнал о неких записях, которые я веду с намерением представить их на суд влиятельной особы. Я мог бы высказать мнение, что капитан не столько печется о рассудке несчастного Колли, сколько ищет способа, в соответствии со своим довольно тонким расчетом, сделать меня непосредственным участником событий и таким образом завуалировать истинный их характер или же, по крайней мере, смягчить то суровое осуждение, то отвращение, которое эта история может вызвать у Вашей светлости. Однако наука идет мне впрок, не правда ли? Прежде чем откровенные слова успели сорваться с кончика моего языка, я осознал, насколько опасны они могут быть для Саммерса — да и для меня тоже.