Уильям Голдинг - Ритуалы плавания

Ну, полно, хватит фантазий! Сейчас же пойду и представлюсь капитану. Как знать, может, мне выпадет случай позабавить его игрой моего праздного воображения, о коей ты теперь уже частично осведомлена.

Свидание с капитаном Андерсоном состоялось, и я изложу тебе только голые факты, если достанет сил. Пальцы онемели и едва удерживают перо. Да ты сама догадаешься об этом по почерку.

Так вот, одевшись с большей, супротив обычной, тщательностью, я вышел из своей каюты и поднялся по лестнице на самую верхнюю палубу, где обыкновенно находится капитан. В передней части этой палубы, как бы на нижней ее площадке, установлены рулевое колесо и компас. Как раз к компасу и было приковано внимание капитана Андерсона и старшего офицера, мистера Саммерса. Я понял, что момент неподходящий, и решил обождать. Наконец, когда они завершили разговор и капитан направился прочь к заднему борту судна, я проследовал за ним, рассудив, что мне подворачивается удобный случай. Но, едва дойдя до борта, он развернулся и пошел обратно. Поскольку я следовал за ним почти по пятам, мне пришлось отскочить в сторону с резвостью, вряд ли подобающей достоинству моего сана, и любой, кто мог видеть это, должен был бы прийти в сильнейшее смущение. Не успел я еще толком утвердиться на ногах, как он рявкнул на меня так, будто это я, а не он был повинен в этом недоразумении. Я попытался было ему представиться, но он оборвал меня, буркнув что-то маловразумительное. Вслед за тем он сказал, не дав себе труда соблюсти хотя бы видимость благоприличия:

— Пассажирам запрещается без разрешения появляться на мостике. Я не привык, чтобы посторонние путались у меня под ногами, сэр. А теперь, будьте любезны, вперед и вниз, и выше юта чтоб ноги вашей не было!

— Юта, капитан?..

Тем временем меня уже силком тащили в сторону. Какой-то юный джентльмен оттеснял меня к рулевому колесу, откуда он затем препроводил меня — да я и не сопротивлялся — к противоположной стороне корабля, относительно той, где находился капитан Андерсон. Одновременно он шипел — положительно шипел! — мне что-то прямо в ухо. Оказывается, та сторона палубы, уж не знаю, как она называется, — та, откуда дует ветер, — всецело принадлежит капитану. И следовательно, я допустил промах, хотя и не понимал, в чем моя вина — разве только в неведении, вполне естественном для того, кто прежде никогда не плавал по морям. И все же я серьезно подозреваю, что грубость капитана в отношении меня объясняется чем-то еще. Но чем? Может быть, сектантством? Если так, то мне, смиренному слуге Англиканской церкви, столь щедро принимающей грешников в свои милосердные объятия, — мне остается только сожалеть о столь упорном стремлении сеять рознь и распри! А ежели причина не в сектантстве, но в высокомерии, основанном на преимуществах его положения, тогда вся эта ситуация представляется мне не менее серьезной — или, правильнее сказать, почти такой же серьезной! Я лицо духовного звания, которому в Антиподии будет отведено пусть скромное, но почтенное место. И у капитана не больше оснований обращаться со мной свысока — точнее, оснований у него куда меньше, — чем у каноников из Монастыря или же у тех клириков, с коими я дважды сиживал за одним столом у его преосвященства! Вот почему я принял решение, что мне надобно почаще вылезать из своей скорлупы, причем в соответствующем облачении, дабы сей джентльмен, да и все пассажиры судна прониклись почтением если не ко мне , то к моей сутане. Думается, я вполне могу рассчитывать на некоторую поддержку со стороны благородного молодого джентльмена, мистера Тальбота, а также мисс Брокльбанк и мисс Грэнхем… Однако для меня теперь очевидно, что я должен вновь пойти к капитану, принести ему мои искренние извинения за непредумышленное вторжение на его персональную территорию и после того поставить вопрос о воскресном богослужении. Я буду просить его разрешения привести к причастию благородных господ — и, конечно же, простых людей, матросов, если они того пожелают. Боюсь только, серьезных улучшений в общем состоянии дел на борту сего судна ожидать, увы, не приходится. Чего стоит, например, изо дня в день повторяющаяся церемония, о которой я наслышан и которой желал бы отныне воспрепятствовать — ибо тебе известно, с какой отеческой строгостью его преосвященство порицает пьянство среди людей низкого звания! Матросам что ни день выносят крепкое вино! Вот еще один довод в пользу богослужений — благодаря им появится возможность во всеуслышанье заклеймить это зло. Для начала пойду сейчас к капитану, а там буду трудиться в меру своих сил во имя смягчения нравов. Вода камень точит! Поистине мне нужно быть всем для всех.

Моя попытка быть всем для всех провалилась — провалилась с позором и унижением для меня. В мои намерения, как я уже писал, входило подняться на капитанский мостик, извиниться за давешнее мое туда вторжение, испросить дозволения появляться там в дальнейшем и, наконец, договориться об отправлении богослужений. Я едва нахожу в себе силы, дабы рассказать о той ужасной, кошмарной сцене, которая разыгралась вследствие моей, исполненной самых благих намерений, попытки вновь явить себя уже знакомому мне кружку офицеров и джентльменов. Сразу по завершении предыдущего абзаца я поднялся на нижнюю площадку мостика, где стоял один из лейтенантов и рядом с ним два матроса возле рулевого колеса. Я приподнял шляпу и, обращаясь к офицеру, самым приветливым тоном заметил:

— Какая славная погода установилась, сэр!

Лейтенант будто и не слышал меня. Но это бы еще полбеды. Куда страшнее был грозный рык, раздавшийся с кормы:

— Мистер Колли! Мистер Колли! Подите сюда, сэр!

Не такого приглашения я ждал. И тон, и слова меня совсем не порадовали. Но и это все были сущие пустяки по сравнению с тем, что за сим последовало, стоило мне приблизиться к капитану.

— Мистер Колли! Долго вы еще будете вносить смуту в ряды моих офицеров?

— Смуту, сэр?

— Вы не ослышались, сэр.

— Но здесь какая-то ошибка…

— Если и ошибка, то ваша, сэр. Вы хоть в курсе, какими полномочиями наделен капитан на борту вверенного ему судна?

— Самыми широкими, и это вполне оправдано. Но на правах рукоположенного в священнический сан…

— Здесь вы пассажир, сэр, не больше и не меньше. Притом пассажир, который, не в пример остальным, не умеет себя вести и как…

— Сэр!

— Вы действуете мне на нервы, сэр. Вас доставили на борт моего корабля, не сочтя нужным даже уведомить меня соответствующим документом. Когда просят взять на борт какой-нибудь тюк или бочонок, и то соблюдают правила вежливости и сперва со мной договариваются, сэр. Далее, я, видимо, переоценил ваши возможности, предположив, что вы умеете читать…