Станислав Лабунский - Перекати-поле

— Каким еще японцам? — уточнил главстаршина.

— Так не все капитулировали, некоторые все еще воюют за империю и императора. Десять лет уже довоевывают, сейчас остров захватят, оснуют себе новую империю и начнут всех соседей покорять. Все, как всегда. Чингиз-хан с меньшего начинал, да и Александр Македонский для начала просто Афины захватил. Так что пару лодок с едой я вам сразу дам, не жалко, все равно пропадут.

В это время самая молоденькая девушка покачнулась неловко и облила чаем Петрова. Всплеснув руками, утащила его за циновки.

— Вы не ждите пока вас намочат, идите внутрь сами. Видите, дедушка хочет о чем-то серьезном поговорить. Правда, у нас тайн друг от друга нет. Ну, почти нет. Да и те из прошлого. А сейчас все в одном кубрике живем, какие тут тайны.

Щепка и Сидоров встали и удалились, а Молчун только ноги подогнул, сел как бы свободнее, но руки с пулемета не убрал, и в перекате, даже с простреленной головой, дедка бы очередью достал. Непременно.

— У японцев своих четыре тысячи стволов, да еще обычные пираты примкнут. Флагман у них немецкий вспомогательный крейсер, бывшее французское «авизо» с двумя сто двадцати миллиметровыми орудиями. Остров не удержать. Вывезите нас. Не пожалеете.

Высказался старичок, а у Егорки пусть после этого голова болит и сердце рвется.

— Что скажешь, Молчун? — спросил главстаршина.

— А я тут причем? — изумился тот. — Есть капитан.

— А у капитана замполит и особист и все офицеры стукачи, и если он без приказа левое ухо правой рукой почешет — то завтра на него два десятка доносов во все инстанции уйдет. Ты за себя говори.

— Людей надо спасать, нас сюда для того и посылали.

В это время громыхнуло на улице.

— Или полицейский участок, или военная комендатура. Казармы дальше, за городом, не там, сказал дедушка.

— Эй, братва лихая! Деда слушайтесь, как меня! Оставайтесь здесь, мы на разведку!

И выскочили оба-двое на улицу. Где рвануло, видно было — дым столбом на фоне заката.

— Ходу, Молчун. Снова мы на войне.

— Не снова, а опять…

Пока добежали, совсем уже стемнело. Местные армейцы с ними примчались, вместе веселее. Говорить было особо не о чем, все воевали, понятно, если командный состав уничтожают, значит до десанта считаные часы остались. На развалинах дома пожарные суетились, но было ясно, без толку все это. Не выжил в доме никто. Подлетела еще одна легковушка, из которой выскочил человек с безумными глазами в форме советского подполковника.

— Кто такие?! Ваши документы! — сразу орать начал.

— Сейчас на судно сбегаем, принесем, — тихо сказал главстаршина упорно глядя за спину офицера.

И когда тот развернулся, врезал ему Егор со всей своей флотской боевой ненавистью к сухопутным штабным крысам прямо в затылок.

— Да ты же его убил, — оценил удар Молчун.

— Таких тварей так просто не убьёшь, не надейся. Закидывай его в машину, очнется — глуши.

Сел главстаршина на место водителя, махнул рукой армейцам, залезайте, и поехали они все медленно обратно на рынок.

— У нас здесь заправка намечалась, горючего на сотню миль осталось, — сообщил он дедушке меняле когда приехали. — Выбирайте пункт назначения исходя из этих обстоятельств.

— Есть хороший островок в семидесяти милях, заправку на обратный переход гарантирую, — твердо сказал старичок.

В это время Щепка нарисовался с рожей довольной до невозможности, как у кота обожравшегося сметаной. Егор с Молчуном только завистливо вздохнули. Кто-то людей по голове бьет, а кто-то развратничает…

— Грузимся! Аврал!

И началось. У дедушки работников было человек двадцать. Да еще столько же армейцев. Подполковника первым же рейсом отвезли на корабль и запихнули в госпитальный отсек, благо все три койки были пустые. Туда же впихнули и пять девчонок. Кубрик Егора и его друзей до потолка забили ящиками, ящичками и шкатулками. Продуктовую кладовку забили мешками. Бананы и апельсины валялись по всему кораблю связками и коробками. Все уже успели стрескать по паре-тройке заморских плодов прямо с кожурой, прежде чем старшина начал всем объяснять, как их чистить.

— У нас приказ. Дойти до указанного острова и дождаться там танкера-заправщика и дальнейших указаний. Попутно эвакуируем группу индонезийских товарищей с грузом и нашего раненого офицера из группы военного советника. Утром выходим.

В отсутствие капитана командование принял на себя первый помощник.

— Ты что творишь? — оглядевшись по сторонам прошипел Молчун. — Это же трибунал! Расстреляют или в лагере сгноят…

— Нам предложат смерть на выбор, — ответил ему строчкой из его же песни Егор. — Ты же не собираешься жить вечно? А умирать всегда легче с чувством исполненного долга. Я знаю.

Сидоров нарисовался.

— Особист рядом с раненым сидит, девчонки его чаем поят. Он все что они говорят, в блокноте русскими буквами записывает. И за подполковником тоже, когда тот бредить начинает… — доложил он.

— Следи за ним, как он в гальюн выскочит после чая, мне махнешь, я их предупрежу чтобы лишнего не болтали, — озаботился Егор.

— Да я им уже сказал, что это за личность и предупредил, чтобы знание русского не выдавали, — уточнил Сидоров. — Настенька такая умная девушка, да и дед ей про чекистов рассказывал много.

Главстаршина только и мог, что глазками похлопать от удивления. С Молчуном за компанию. А за маленьким островом справа по борту раздался артиллерийский выстрел явно неслабого калибра.

— Боевая тревога!

Ну, из-за острова на стрежень…

Понеслись родные, машина — полный вперед! В быстрый кораблик труднее попасть. Слетела с Егорушки вся цивилизованность, в бога-то он никогда не верил, повода для этого не видел, просто привычно ритуалы выполнял, такие же странные, как уплата партийных взносов и посещение собраний. Выдернул из воротника иглу, проколол себе палец. Капнул кровью на ствол своего зенитного автомата. Одна сталь, одна кровь. Не подведем друг друга.

Вырвался эсминец на оперативный простор.

Все море в джонках. Британский крейсер, старый знакомый, завалился на правый борт, уже не боец, да и добьют его сейчас, или флагман пиратов своим главным калибром, или торпедный катер, что заходит на боевой курс, торпедой шарахнет. Миля до них, для зенитки не расстояние.

И отрыл старшина огонь. Прямо под ним лежало 19 000 патронов, и экономить их он никакого желания не испытывал. Очередь на двадцать патронов, пауза. Двести двадцать выстрелов в минуту из одного ствола, а у него спарка, получите и распишитесь, спасибо не надо, спасибо в стакан не нальешь, держите, твари.

Превратился торпедный катер в клубок огня на зеленой глади моря. Содрогнулся эсминец от близкого разрыва вражеского снаряда. Сбита антенная мачта, пламя бушует на нем, борется стойко команда с морем, огнем и врагом. Ну, для флагмана на эсминце главный калибр припасен, а для зениток все катера и джонки подходящие цели. Вот все и стреляют снарядов не жалея. Вот так надо флот применять — вовремя и грамотно. Один эсминец — один сорванный десант. Забыли все про британцев, а они себя не списали со счета, развернулись не торопясь, подплыли к островку, сели на мель, крен на борт убрали и залпом из кормовой башни в бой вступили. Все, отплавались самураи. Только обломки по проливу, да мазутные пятна.